Темная материя

На секунду у Шильфа мелькнула было мыслишка, а не закурить ли сейчас натощак сигариллу, но, поразмыслив, он отвергает эту затею. Задумавшись, он глядит на дремлющие в колодезной тишине мусорные баки. Вызывающе неспешно по чисто выметенной мостовой через двор шествует кошка. Когда Шильф, очнувшись, делает следующий шаг, она молнией скрывается в ближайшем подъезде.

«Бывают дни, когда жизнь не оставляет ему другого выбора, как только залезать в нее через черный ход, подумал комиссар», — думает Шильф.

Бегом он спускается по грохочущим железным решеткам. Не обращая внимания на треск в плечах и коленках, он боком перелезает через загородку, закрывающую вход на пожарную лестницу. Оставшиеся полтора метра до мостовой он преодолевает прыжком.

Спустя два часа Шильф сидит, уткнувшись лбом в холодное вибрирующее стекло, провожая постепенно слабеющий приступ внезапно накатившей головной боли. Сквозь узкую щель внизу окна струя воздуха из кондиционера обдувает его лицо. Поезд огибает по широкой дуге маленький городок, и из окна открывается вид с колокольней, фахверковыми домами и скошенными лугами, напоминающий этим набором экспонат музея под открытым небом. Когда на повороте в поле зрения показываются последние вагоны, Шильф, как всегда в поезде, подумал о том, какое чудо это творение человеческого труда и изобретательности, которое везет его из города в город. Какие мощные силы люди приводят в движение, какими трудами добывают из земли необходимые материалы, чтобы затем, воплощая великие идеи, составить из них нечто полезное! И как все это совершается человечеством ради великой цели, которая, несмотря на тысячелетние усилия лучших умов, по-прежнему целиком покрыта мраком неизвестности!

Когда вокруг поезда смыкается следующий участок леса, Шильф отворачивается от окна. Мир превращается в мельтешение скорости в левом углу глаза.

Шильф умудрился-таки опоздать на пятичасовой поезд, идущий во Фрейбург, хотя пришел на вокзал с большим запасом. Задержал его валявшийся на перроне журнал, на котором он чуть было не поскользнулся. Он выхватил журнал у ветра, который его увлеченно листал, и зачитался, зацепившись за раскрытую страницу.

В этой статье какой-то профессор физики разбирался с теориями Убийцы из машины времени, то есть с тем делом, которое принесло Шильфу звание первого гаупткомиссара криминальной полиции и благодаря которому его имя займет свое скромное место в истории криминалистики. Пожирая глазами журнальные строчки, Шильф чувствовал себя так, словно все сказанное в них обращено только к нему. Он так и стоял перед доской с расписанием поездов, даже не посторонившись, когда его попросил об этом другой пассажир, неспособный оторваться от статьи ни на секунду, и даже не услышал, как по громкоговорителю объявили посадку на поезд. Закончив читать, он удивленно проводил глазами отъезжающий поезд, совершенно готовый поверить, что благополучно сидит на заранее забронированном месте 42 в вагоне 24 и, расщепившись надвое, одной своей частью удаляется подругой причинно-следственной колее в направлении параллельной вселенной. Правой рукой он механически схватился за висок, словно нащупывая рычаг, чтобы исправить допущенную только что минимальную оплошность. Он всего лишь слишком поздно оторвался от газеты и не успел вскочить в одну из дверей. Не могла же такая мелочь так быстро и непоправимо запасть в мировую память!

Опоздавший на поезд Шильф одиноко остался на перроне, погруженный в глубокие думы, и целый час неподвижно простоял на одном месте. Время до подхода следующего поезда прошло так незаметно, как будто ожидание и не начиналось.

Поезд, в котором он едет, как две капли воды похож на тот, который он упустил. Шильф из упрямства сел на сорок второе место в двадцать четвертом вагоне. Расположив ступни по бокам дорожной сумки, Шильф выпрямил спину. В таком положении еще как-то можно оттеснить новую волну головной боли и вдобавок забыть на некоторое время про существование межпозвоночных дисков. Старение, как ему с некоторых пор стало известно, — это не только способность проснуться утром в четыре часа и больше не засыпать. Старение — это еще и непрестанное рандеву с собственным телом, диалог с шлангами, фильтрами, шарнирами и насосами, которые долгие годы выполняли свою работу скрытно, теперь же вдруг начинают вторгаться в сознание, требуя к себе внимания. Картографирование самого себя равнозначно умиранию; завершение этого процесса — это смерть, подумал комиссар, сидя в вагоне прямо, как статуя, и медленно покачиваясь в такт движению поезда. В который раз он говорит себе, что кое-как выстроенное им хлипкое подобие жизни трещит по всем швам. При этой мысли его охватывает какая-то несуразная веселость. Духовно он чувствует себя сильным, как никогда; именно тут — на исходе сил.