Темная материя

Его очки сверкают бликами, отражая свет прожекторов. На его лице написано такое счастье, словно он видит перед собой сияющую от удовольствия мину главного редактора программы.

— Причем так происходит несмотря на то, что в классическом понимании естественные науки и детерминизм…

— В таком случае я хотел бы знать, — перебивает Оскар, — почему мы простым волевым решением не сделали выбор в пользу такого мира, в котором никогда не было Второй мировой войны? Ведь как было бы славно!

Себастьяну бросилась краска в лицо. Подавшись вперед, он вскочил с кресла.

— Потому что мы подчиняемся принципу самосогласованности, — говорит он. — И тебе это прекрасно известно! Иначе мы, согласно второму закону термодинамики, распались бы вследствие все возрастающего хаоса.

— Что мы и делаем, — говорит Оскар. — А глядя на тебя, можно подумать, что порой распад происходит чрезвычайно ускоренным темпом.

Он вызывающе смотрит Себастьяну в глаза и стучит себе пальцем по лбу.

— Прошу прощения, — вмешивается ведущий. — Нельзя же здесь вот так…

Поднявшийся в зале гомон заглушает его реплику. Нетерпеливым жестом Оскар требует прекратить шум. Повернувшись к камере своим идеальным профилем, он, не обращая внимания на ведущего, занимает такую позицию, чтобы обратиться исключительно к одному Себастьяну. Левая нога у него задергалась еще сильнее. Внезапно все его спокойствие обернулось дурным маскарадом. Весь его вид показывает, что под маской невозмутимости он весь кипит от ярости.

— Если каждое решение сопровождается своей противоположностью, то в нем отсутствует выбор, — говорит он. — Знаешь, что такое твое обоснование свободной воли? Это лицензия на свинское поведение!

— Позвольте, — лепечет ведущий.

— Это… — пытается что-то сказать Себастьян.

—  Однавселенная, — говорит Оскар. — От которой никуда не сбежишь. Ее тебе надлежит исследовать. В ней тебе надлежит жить. И брать на себя ответственность за выбираемые тобой решения.

— Это не научная аргументация! — восклицает Себастьян, уже на грани срыва. — Это моральный догматизм!

— Как-никак он лучше, чем легитимированная физикой аморальность!

— Ни слова больше! — орет Себастьян.

— В своих двойных мирах, — с лихорадочной настойчивостью продолжает Оскар, — ты живешь двойной жизнью. И ведешь себя так, словно, сделав что-то, ты в то же время этого как бы не делал.

Безжалостный крупный план показывает, как запрыгал кадык у Себастьяна, которому никак не удается проглотить застрявший в горле комок. Возмущение среди публики снова усилилось. Один зритель потрясает воздетым кулаком, хотя неясно, кем или чем он возмущен.

— Я выражу это словами Оруэлла, — говорит Оскар, вставая со своего места.

Микрофон он оставил лежать на стеклянном столике и, вытянув палец в сторону Себастьяна, произнес что-то, потонувшее в общем гаме. Ведущий беспомощно шевелит губами. Оскар еще раз произносит что-то невнятное, затем картинка останавливается.

Комиссару стало жарко. Схватив мышку, он остановил просмотр и хотел прокрутить еще раз последние кадры.

— Э нет! Так не пойдет! — говорит библиотекарша.

Шильф вздрагивает, словно ему приставили нож к горлу. На стол перед ним падает чья-то тень.

— У нас тут нельзя скачивать фильмы. Наша техника предназначена для исследовательской работы.

«Это государство все выстроено из запретов, как карточный домик из карт, — думает комиссар. — Может, зря я тогда не подался на службу к другой стороне».

— Это научная передача, — говорит он громко. — И я из полиции.

— А я слежу здесь за соблюдением правил внутреннего распорядка, — говорит библиотекарша. — У вас есть ордер на обыск?

Не дожидаясь ответа, она протягивает руку и одним нажатием на клавиши выключает открытые окна. Шильф вынужденно встает, чтобы отодвинуться от нависшей над ним женщины. Ее веки покрыты толстым слоем фиолетовой краски.

— Могу еще чем-нибудь быть вам полезна?

— Нет, спасибо, — говорит комиссар. — Я как раз собрался уходить.

Выйдя на улицу под низко нависшее небо, он остановился, не зная, куда податься. В обе стороны мимо едут машины, люди куда-то спешат по своим таинственным делам. Боль спустилась и долбит уже в нижнюю челюсть. Шильф обеими руками хватается за лицо, чтобы оно не треснуло пополам. Нужно смотреть на машины, чтобы они не остановились в своем движении, нужно прислониться к стене, чтобы дом не рухнул. Следить за прохожими, чтобы они не рассыпались в прах. Он — опора затянутого тучами небосвода, он — генератор, поддерживающий ход времени, он — якорь, от которого зависит прямизна земной оси. Если он закроет глаза, мир провалится в небытие. Останется только головная боль.

Только не сейчас, думает комиссар, сейчас еще рано!

При следующем шаге его нога встает на твердую почву — мелкую брусчатку, каждый камень величиной ровно с его стопу. Он достает телефон. Соединяется с междугородней справочной. Он называет заграничный номер, находящийся в Женеве.

7