Темная материя

Довольная Юлия ерзает, пристраиваясь поудобнее на диване, затем берет оставленную на подлокотнике чашку.

— Ну и странные же там у вас методы расследования!

Шильф хватает ее за плечо, и кофе выплескивается ей на голые ноги, оставляя пятно на диване.

— Эй! — кричит Юлия. — Ты что — очумел?

Он тотчас же разжимает руку. Его слоновьи глазки пристально следят за ее лицом.

— Что? — умоляюще спрашивает Шильф. — Что он там сказал?

С лицом Юлии происходит нечто такое, что можно назвать сеансом искусства перевоплощения. Сначала оно выражает возмущение. Затем — удивление. Под конец — насмешку.

— Ты чего? — говорит она. — Все вроде бы очень даже понятно.

Ее взгляд, обращенный на глаза комиссара, перебегает туда и сюда. Наконец ее лицо озарилось догадкой.

— Ах вот в чем дело! — произносит она. — Ты не читал Оруэлла?

— Ну и что дальше? — торопит комиссар.

— Это — doublethink[36], — сообщает Юлия. — Вынужденная способность признавать истинными две вещи, противоположные по смыслу. У Оруэлла такая практика насаждается тоталитарным режимом.

— Нет! — вырывается у Шильфа.

Это прозвучало как крик о помощи. Юлия встревоженно берет его за руку:

— Ну что ты! Не веришь, что ли, что так может быть?

— Может, может!

— Вот видишь! И вот у этого… — она показывает на Себастьяна, мерцающая статуя которого стоит на экране рядом с ведущим, — по мнению вон того… — Оскар все еще продолжает стоять с вытянутым пальцем, указывая на Себастьяна и улыбаясь мефистофельской улыбкой, — оно особенно здорово получается.

— Кончай с doublethink’ом, — произносит комиссар.

Он так и сидит, уперев в подругу оцепенелый взгляд. Застывшему взгляду нужно за что-то цепляться. Сердце бьется, как африканский тамтам. Черный король забрался в крайний угол Н8. Белый дошел до края и свалился. Все фигуры смешались в бешеном вихре, шестьдесят четыре клетки распались и по одной с треском сыплются на пол.

«Разве само существование человека на земле и без того недостаточное недоразумение? — думает комиссар. — Неужели этого мало, чтобы к ним еще добавлялись и акустические ошибки?»

И еще: если в двух местах на пруду торчат из воды две ветки, то вполне возможно, что это сучья одной коряги.

Чьи-то пальцы осторожно гладят его по щеке. На этот раз — не его собственные.

— Мы разгадали это дело?

— Да, черт его побери, да, — говорит комиссар.

2

Для полицей-обермейстера Шнурпфейля Рита Скура — самая прекрасная женщина на свете. Такой красавицы не бывало ни до нее и никогда не родится после, разве что если это будет их общий ребенок. Шнурпфейль не мнит себя умным человеком. Он мало чего повидал в жизни, и потому ему нечего рассказать. Нет у него также и никаких особых талантов, которыми он выделялся бы из толпы. Но он знает, что недурен собой, и считает, что уже поэтому он — подходящая пара для Риты Скуры. Кроме того, он питает к ней беспримерную преданность. И у нее нет друга. Она замужем за своим честолюбием — этот союз, который, как узнал Шнурпфейль из официальной табели служебных окладов, в свое время принесет солидный доход. Рита будет делать карьеру и зарабатывать все больше и больше, сначала этого будет хватать на двоих, потом на троих и на четверых. Шнурпфейль был в общем не против, чтобы сидеть дома и обеспечивать тылы такой женщине, как Рита, и даже более того — он бы гордился такой женой. Его план ясен, хорошо продуман и не содержит ошибок. У него только еще не было случая изложить его ей.

Полицей-обермейстер спокойно сидит, удобно расположившись на пассажирском сиденье австрийской патрульной машины, и поглядывает на окружающую местность, которая выглядит так, будто ей каждое утро подновляют газонокосилкой прическу, следя, чтобы ежик не слишком отрастал. Когда Рита спросила, как он смотрит на то, чтобы прокатиться в окрестности Брегенца, он представил себе голубое небо, белые облачка и зеленые луга. Все это сейчас имеется налицо в полном объеме. Но Шнурпфейль представил себе также и ремень безопасности промеж Ритиных грудей, и сверкающие на солнце карие глаза. Его «да» вырвалось так восторженно, что Рита как-то странно на него посмотрела. Шнурпфейль не увидел в этом ничего необычного. Странные взгляды — это еще самое малое из того, к чему ему пришлось привыкать при общении с комиссаршей.

Сейчас рядом с ним в машине не Рита, а австрийский полицейский, живот которого с трудом умещается за рулем. Полицейский непрестанно костерит толпы туристов, которые кормят его страну и его самого. Центр Брегенца забит людьми, которые так неохотно уступают дорогу машинам, словно, заплатив туристический налог, купили право на не отягощенное бытовыми неудобствами окружение. Шнурпфейлю, по крайней мере, повезло, что он не сам должен добираться до какого-то там никому неведомого Гвиггена. На заднем сиденье мирно лежат его зеленая полицейская фуражка и фуражка австрийца, символизируя собой дружественное взаимодействие полицейских органов на интернациональном уровне.