– Да погоди ты… – Колян засопел совсем близко. Фиона внутренне напряглась. Эта тварь ее
– Спать – это громко сказано, – насмешливо пояснил Костолом. – Не спать, а так, подсыпать. Ему лишь бы пузо ей надуть, наследника хочет. Простынкой личико прикроет, и дело сделает.
Оба «оружейника» громко заржали.
– Оно и правильно, баба есть баба, между ног-то у всех одинаково, – согласился Микса. – Слушай, а может, ей на пользу активные физические упражнения пойдут? Мы с Коляном аккуратненько, никто и не узнает, если, конечно, ты сам не проговоришься… Нет ведь больше Грешника, был да сплыл, теперь все можно…
Почему-то Фиона не сомневалась, что услышит нечто подобное. И все равно внутри все всколыхнулось от ярости и омерзения. Она рванулась изо всех сил, пытаясь сбросить с себя проклятое оцепенение, но ничего не вышло. Ни одна мышца не дрогнула. Будь у нее возможность встать, то быстро повыбивала бы этим скотам зубы… Она знала, что отец жив. При ней ведь разговаривали, не стесняясь. Словно она мертва. А она просто почему-то не могла двигаться. И Фи была железно уверена – отец вернется. Если уж сумел вырваться из того огненного ада, то вернется, и когда это случится, этим недочеловекам небо с овчинку покажется. Они ведь и сейчас его боятся, даже когда Полякова нет рядом, она это чувствует. Недаром уже бегают по убежищу как кипятком в зад ошпаренные, чинят проводку… Это отец хорошо придумал – лишить затворников главного оружия перед уходом.
– Так! А ну валите отсюда! – судя по голосу, Костолома предложение бездельников тоже разозлило и встревожило не на шутку. Но он больше испугался за свою шкуру, а не за пациентку. Храмовой ведь, если только подозрение возникнет, башку оторвет. – Совсем тут одичали! Если уж так неймется, друг друга ублажайте, вам не привыкать!
– Ты чего кипятишься, Костоломыч, мы же шуткуем!
– Валите, сказал!
Выпроводив непрошеных гостей из лазарета и плотно затворив дверь, док вернулся к своим любимым инструментам и принялся их перекладывать с громким звяканьем, что-то раздраженно и неразборчиво бормоча под нос.
В кои-то веки Фиона начинала понимать отца. Он убивал с легкой душой, потому что не считал таких двуногих людьми. Вычеркивал из списка хомо сапиенс. И приравнивал казнь приговоренных к отстрелу бешеных животных.
Новый прилив ярости заставил кулаки судорожно сжаться.
О господи…
В глаза вдруг ударил свет. Фи зажмурилась. Радость ее едва не захлестнула, словно штормовой волной, но она сумела вовремя сдержаться, не издала ни звука. По коже от макушки до пяток побежали колючие, словно сотни острых иголочек, мурашки. Тело снова ее слушалось! Не стоит торопиться, если она собирается сделать все, как надо. Такой шанс нельзя упускать. Девушка принялась лихорадочно размышлять. Одежда должна быть в шкафчике, в крайнем случае, придется раздеть дока, по комплекции они примерно одинаковы, а вонь чужого мужского шмотья, не стиранного неделями, как-нибудь перетерпит… Оружие… Вот оружия здесь точно нет. Придется добывать. В оружейке сейчас никого, Микса и Колян ведь здесь, а запоры там нехитрые – кто посмеет воровать у самого Храмового, считавшегося собственником всего имущества убежища?
Что ж, примерный план готов.
Она бесшумно, словно приведение, поднялась и села на жестком топчане, глядя в костлявую спину Костолома, обтянутую замызганным серо-белым халатом. Болезненно прищурилась от непривычно яркого после долгих потемок света. Медленно откинула одеяло, опустила босые ноги на пол. Бр-р, ледяной-то какой! Глянула на себя. Сердце забилось испуганной птицей. Правое бедро, торс от паха до груди, правая рука – все в бинтах и марлевых повязках, стянутых эластичной сеточкой. Голова тоже забинтована, правый висок и щека, до самого подбородка, в пластыре. Но боли, несмотря на вернувшуюся подвижность, все еще почему-то нет. Пусть и не возвращается.
На глаза попалось полотенце, лежавшее на табурете рядом с кроватью, видимо, им док вытирал пот с ее тела. Фи машинально взяла его, скрутила жгутом, крепко ухватилась за концы. И только потом поняла, что приготовила неплохую удавку. На безрыбье и это сгодится как оружие, у нее был отличный учитель – ее отец.
Взгляд с крепнущей ненавистью снова уставился в спину Костолома.
Придется начать с него.
Все будет легче отцу, когда вернется, чистить этот гадюшник.
А он уже близко – Фиона была в этом уверена абсолютно.