Я помчался к холодильнику. Пока она ела, не спеша и очень воспитанно, я стоял на балконе и смотрел вниз. Внизу ходили обычные люди, занятые обыденными делами и развлечениями. Две подружки из второго подъезда весело играли в бадминтон на свободном от канав и мусора пятачке. Мальчишки возились с красным мопедом, мопед громко тарахтел и чадил на весь двор. У моего подъезда выгружали мебель припозднившиеся новоселы. Студентка с третьего этажа прогуливала большую палевую овчарку, пес задирал ногу возле обломков бетонных плит и ржавых железяк. От автобусной остановки по сложной траектории, которую я не взялся бы рассчитывать, двигался Бережков и нес две бутылки вермута. Как это ни удивительно, на сей раз он ухитрился благополучно форсировать канаву.
Вокруг продолжалась обычная жизнь. И мальчишки с мопедом, а Бережков с вермутом, и махавшие ракетками девчонки, и все остальные — никто не видел никаких изменений, для них этот день оставался обычным днем. Рядовой день одного из летних месяцев тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года.
Именно их поведение успокоило меня, я перестал бояться за свой рассудок. Просто со мной случилось Необычайное. В какой-то мере это даже интересно: раньше жилось скучненько, пресновато. Что ж, теперь не заскучаешь, теперь просто некогда скучать… Взглянуть, как там Жанна?
В столовой ее уже не было. Я нашел ее в спальне, она легла поверх одеяла, сбросив только туфельки, подложив ладонь под щеку. Либо спала, либо очень ловко притворялась. В ее лице не было ничего пугающего или сверхъестественного. Не привидение, не ведьма — хотя откуда я могу знать, как выглядят ведьмы, если никогда их не встречал? Молодая красивая девушка. Моя жена.
Я вернулся в гостиную. Чувствуя себя одновременно Джеймсом Бондом, Штирлицем и любопытной Варварой, открыл сумочку Жанны. Паспорт— Пескова Жанна Федоровна, русская двадцати трех лет, прописана в моей квартире со вчерашнего дня. Паспорт тоже выдан вчера — на новую фамилию, надо полагать. Свидетельство о браке — если ему верить, вчера мы с Жанной, оказывается, зарегистрировались. Комсомольский билет, взносы уплачены. Пропуск в один из наших НИИ. Красивый тюбик губной помады. Всякие женские мелочи — гребешок, зеркальце и тому подобное. Автобусный билет. Деньги — одиннадцать рублей потрепанными бумажками и мелочь. Ключ от моей квартиры, новенький, как две капли воды похожий на мой.
Документы я исследовал внимательно, они выглядели самыми настоящими — хотя какой из меня специалист по распознаванию фальшивых документов? И вообще — любой школьник, если он прилежно читает детективы, знает, что любая разведка штампует прекрасные поддельные документы, которые можно отличить от настоящих лишь с помощью сложных и трудоемких исследований.
Но я не нужен ни одной иностранной разведке. Государственных, военных, экономических и прочих тайн, коих домогаются ЦРУ, БНД, МАД и остальные, я не знаю. Наш вычислительный центр никогда не был связан с секретными работами. Ну и, наконец, ни одна иностранная разведка не смогла бы сотворить из ничего две новые комнаты… кстати, что там с комнатами? И Бережков, и соседи из тринадцатой давно вернулись с работы, но никто не поднял шума, следовательно, их жилплощадь в целости и сохранности.
Я разыскал ключи и пошел в гараж смотреть машину. «Волга» вполне соответствовала квартире— светло-голубая, обтянутые коврами сиденья, кондиционер, стереомагнитофон, какой-то особенный руль, нестандартные колпаки колес, фары, обивка салона. От обыкновенной серийной машины она отличалась, как венский экипаж от простецкой арбы, не средство передвижения, а роскошь…
Потом я запер гараж и немного постоял, глядя на людей во дворе. Я чувствовал, что отделен от них невидимой стеной. Им оставаться в ритме повседневности, мне разгадывать загадку, может быть, самую хитроумную за всю историю человечества. Получалось, что я уже не один из них, не прежний Песков, исправно работавший с восьми до пяти, вовремя плативший взносы и толкавшийся в очереди за бананами…
Жанна спала. Я устроился перед телевизиром, приглушив звук, и стал смотреть вторую серию трех мушкетеров. Они радовались красавице и кубку, разгадывали козни и разрушали их, дрались — правда, шпаге было отведено обидно мало места, первенствовал вульгарный мордобой, а д'Артаньян с мучительным раздумьем в глазах пытался понять, с какой же стороны, черт возьми, у его шпаги эфес…
Интересно, что сделал бы на моем месте д'Артаньян— не этот шут из телефильма, а тот, из романа? В первую очередь влюбился бы в Жанну. Предположим, это случилось и со мной, а дальше? Ведь несмотря на то, что его имя прочно спаялось с понятием романтики, хотел он сугубо материально— денег, повышений. Это в первом томе мушкетеры по молодости лет очертя голову бросались во всевозможные авантюры, не сулившие никакой выгоды, кроме поцелуев и приятного чувства победы над врагом. В последующих темах они во сто раз рассудочнее, меркантильнее, расчетливее, очень грустное зрелище — четверка друзей двадцать лет спустя…