Темная Прага

«Когда ты собираешься убить этого идиота?» — слова гулко отзывались в ее голове, звучали, как руководство к действию. Она с жалостью посмотрела на своего будущего мужа. Она ведь не убьет его, правда? Правда?.. Вопрос обращался скорее к Эдварду, чем к ней самой.

— Ты мне ничего не говорила про своего брата, — укоризненный голос Фридриха вывел ее из задумчивости.

— Ах, мой милый, он же тебе объяснил… У нас были не самые лучшие отношения. Но мне хочется надеяться, что теперь мы сможем их наладить.

— Какой… приятный молодой человек, — отозвался герцог, хотя по его лицу было видно, что он так совершенно не считает.

Анна, сидевшая лицом к лестнице, заметила, как Эдвард облокотился на перила и с интересом наблюдал за их разговором, хитро улыбаясь ей.

— Приятный? — засмеялась она, — Пожалуй, это не совсем точно его характеризует!

Она улыбнулась, и улыбка ее была адресована не герцогу, а Эдварду. Тот послал ей воздушный поцелуй.

— Мы с самого детства ссорились, — продолжила она, — но в душе я всегда любила своего милого брата. Возможно, Эдвард иногда ведет себя несколько странно, но что поделать, это идет еще с ранних лет…

Эдвард изумленно посмотрел на Анну, которая продолжала самозабвенно рассказывать дальше историю его тяжелого детства, хоть и родилась на пару веков позже, чем он сам.

Фридрих, казалось, начинал сочувствовать нелегкой судьбе молодого человека, особенно красочно описанной острой на язык Анной.

… А часы немилосердно отсчитывали время.

— Уже три часа! — опомнился, наконец, Фридрих, — дорогая, мы засиделись так поздно, да и ваш брат приехал в столь поздний час.

Анна поцеловала его на ночь, но подняться наверх отказалась.

— Тебе нужно отдыхать, — заботливо произнес он, — ты сама не своя последние дни.

Девушка выдавила улыбку, заверив Фридриха, что с ней все в порядке, но спать она не хочет.

* * *

Тоскливая сентябрьская ночь тянулась бесконечно. Создания Тьмы жили своей жизнью, создания Света ждали восхода солнца.

Холодный ветер бесновался в кронах столетних вязов, выстроившихся вдоль подъездной дороги поместья Анны Варвик; облетал каменное здание, увитое побегами страстоцвета, так буйно цветшими летом, а теперь — увядшими и повисшими безжизненными плетьми; бился в окна, будто умоляя впустить в дом… Находя малейшую щелку между оконными рамами и тяжелыми ставнями, запертыми на ночь, проносился через прихожие и коридоры, между бархатными и легкими тюлевыми занавесками, подметал пыль на лестницах и стихал, приглушенный пустотой и безжизненностью поместья.

В трубе загудело, пламя взметнулось, вырываясь из широкого очага на кухне. Когда кухарка с кочергой в руках нагнулась, чтобы поправить угли, услышала звук подъезжающего экипажа на подъездной аллее.

Хозяйка вернулась. Со времени смерти его предыдущей хозяйки поместье стояло пустым, и лишь в начале сентября пани графиня Анна Варвик почтила его своим приездом, а позже появился и герцог фон Валленштайн, ее будущий супруг, часто остававшийся у нее.

Горничная Мартина Новачек, пытающаяся не уснуть за вышиванием перед очагом, решила оставить сон до лучших времен. Это была совсем еще молоденькая хорошенькая девушка, родившаяся и прожившая всю свою недолгую жизнь в Праге. Ее отец был шляпник, а мать — портниха-белошвейка. Дела семьи Новачек шли ни шатко ни валко, хотя одно время они даже держали собственную лавку, но пятеро детей — многовато для семьи ремесленника. Мартина, старшая из дочерей, рано начала работать, сначала помогая матери со штопкой белья для господ, а позже, когда настали неудачные времена, отправилась к тетке Мадлен в поместье графини Варвик.

Она знала, что именно карета герцога, украшенная старинным иностранным гербом, остановилась возле парадного. Знала, что кучер Йиржи — восьмидесятилетний сгорбленный старик — уже поспешил навстречу господам с зажженным фонарем, чтобы позаботиться о лошадях и упряжи.

«Вы можете не замечать нас, — подумала девушка, бросаясь в прихожую зажигать свечи и принимать плащи герцога и его нареченной, — но мы все равно есть. Можете утверждать, что „отослали всех слуг“, но мы будем здесь, рядом. Хотя бы один кучер и одна горничная должны оставаться. Ведь огонь должен гореть, а в умывальниках быть чистая холодная вода…».

Казалось бы, приезд хозяйки, по слухам — молодой и симпатичной светской дамы, должен был оживить мрачноватый дом, наполнить его гостями, смехом и светом, но Анна все чаще отпускала прислугу то под предлогом сельского праздника, а то все и вовсе без предлога. Это еще больше омрачило поместье, и по вечерам на кухне горничные, кухарки, конюхи обсуждали теперь не только хозяев и соседей, но и рассказывали жуткие истории, от которых с чувствительными девушками даже случались обмороки.

«Чует мое сердце, нечисто что-то в этом доме, — говорила тетушка Мадлен, всплескивая руками, — надо бы в церковь сходить, святого отца позвать, да все углы дома святой водой побрызгать — освятить…».