Темная симфония

Антониетта закрыла глаза, удовольствие было таким сильным, что граничило с болью, когда его рот прошелся по ее животу и спустился ниже, чтобы исследовать треугольник ее завитков. Она хотела его исступленно. Жаждала чувствовать его внутри себя. Потребность была такой сильной, такой интенсивной, что все ее тело содрогнулось. Где бы он ни дотрагивался до нее, ни целовал ее, у нее все ныло, и она страстно желала большего.

Его руки раздвинули ее бедра. Она ждала, затаив дыхание, а потом воздух вырвалось из ее легких, когда он вкусил ее там, когда он поглаживал и ласкал, возвращая ее тело к полноценной жизни. Его имя вырвалось у нее рыдающей мольбой о милосердии. Антониетта никогда никого не хотела сильнее. Байрон. Только он мог дополнить ее. Ее пальцы нашли шелковые простыни, вцепились в них, когда волны экстаза захлестнули ее, прошли сквозь нее. Она перенесла свою хватку на его волосы, потому что не могла… не желала гореть одна.

Байрон поднял голову, скользнул поверх нее, его бедра любовно устроились в месте соединения ее, словно вернулись домой. Она была влажной, горячей и скользкой, такой тугой, что он задохнулся от радости, войдя в нее. На один крошечный дюйм за раз.

Все его тело содрогнулось от удовольствия. Он обхватил ее бедра руками, погружаясь вперед, чтобы затеряться глубоко в ее теле. В безопасном раю. Его мир изменился навеки. Он больше не ходил по земле один одинешенек. Он никогда не будет снова одиноким. Антониетта изменила его мир. Принесла свет в его неустанную темноту. Он приподнял ее бедра, желая большего, желая, чтобы она приняла всего его.

Тело Антониетты пульсировало жизнью, все продолжая и продолжая содрогаться, пока она не решила, что вполне может умереть от наслаждения. Ничто не подготовило ее к силе и интенсивности ее оргазма с Байроном. Она не ожидала подобного дара. Ни один предыдущий опыт и близко не стоял с этим. Она практически рыдала: ее чувства были слишком сильны, а тело невероятно чувствительным, так что каждое движение посылало волны ослепительного удовольствия, опаляющие ее внутренности.

Ее мир сузился до одного человека, одного единственного, его тело двигалось в совершенном ритме с ее. Кровь пела в ее венах, пульс грохотал в ушах. Музыка зазвучала крещендо[12], когда он откинул назад свою голову, погружая свое тело вглубь ее длинными, сильными ударами, предназначенными спаять их воедино. Две половинки одного целого. Антониетте показалось, что у нее вырвался крик от глубины всего этого, от порочной бесконечной радости, захлестывавшей ее. Голос Байрона смешался с ее, или, может быть, это было только в ее сознании, она честно не могла сказать. Существовали лишь тепло и огонь, да благословенное сплавление воедино, пока изнеможение не охватило их, и они в экстазе безвольно не упали на простыни.

Его тело все еще содрогалось от удовольствия, когда Байрон прикоснулся губами к ее уху и прошептал команду. Его ноготь удлинился, став острым, как бритва, он медленно сделал глубокий надрез у себя на груди. После чего прижал ее рот к своей коже. От первого прикосновения ее губ он задохнулся, разряды молнии затанцевали в его крови. Он слышал слова, бившиеся в его голове. В его сердце. В его душе. Требовавшие, чтобы их сказали вслух. Зверь поднял свою голову, выпустил когти и громко заорал своей паре:

— Ti amo[13]. Если я был невнимателен к тебе, то говорю это сейчас: ti amo, Антониетта, — он сделал глубокий, успокаивающий вдох за них обоих, держась за свой самоконтроль, подавляя приступ безумия. — Я объявляю тебя своей Спутницей жизни, я принадлежу тебе. Я предлагаю тебе свою жизнь. Я даю тебе свою защиту, свою верность, свое сердце, душу и тело. Я обязуюсь хранить то же самое, принадлежащее тебе. Твоя жизнь, счастье и благополучие будут превыше моих. Ты моя Спутница жизни, связанная со мною навечно и всегда находящаяся под моей заботой.

Он почувствовал узы, связавшие их, миллион нитей, соединивших их вместе навсегда. Все внутри него перевернулось и успокоилось. Мир просочился в его сердце и разум. Он нежно остановил ее, чтобы она не взяла крови больше, чем необходимо для истинного обмена. Потом разбудил ее от внушения долгим, опьяняющим поцелуем, забирая туман из ее сознания, вкладывая в свой поцелуй насыщенность испытываемых им эмоций.

Антониетта обхватила руками шею Байрона, возвращая ему поцелуй, наслаждаясь мощью его тела, погруженной глубоко внутрь нее.

— Я никогда не чувствовала ничего подобного за всю свою жизнь. Никогда, — на мгновение она почувствовала странный привкус во рту, не неприятный, но незнакомый, который затем исчез, а вместо него зашипел огонь, горячий и неконтролируемый.

— Ты говоришь так, словно поражена, — Байрон уткнулся носом в ее горло. — Очевидно, ты не ожидала слишком многого.

Она рассмеялась, настоящая радость прозвучала в ее голосе.