Темная сторона демократии: Объяснение этнических чисток

Движение за равные права проходило под знаком борьбы классов в капиталистической экономике эпохи первой промышленной революции. В дебатах по поводу расширения избирательных прав ставились и такие вопросы: что такое минимальный имущественный ценз? Могут ли наемные рабочие и батраки (многие не считали этих людей способными иметь независимое суждение) пользоваться правом голоса, стать присяжными в суде, занимать общественные должности? Должен ли соблюдаться принцип «один человек — один голос»? Могут ли наиболее уважаемые представители сословий иметь гражданские привилегии перед другими, менее авторитетными его членами? Делались успешные попытки уравновесить интересы и противоречия различных социальных групп, но искоренить их было невозможно. Народ не был единым и неделимым, он был разобщенным и многоликим. В итоге противоборствующие интересы были институционализированы политическими партиями. Фракции и группы интересов существовали уже тогда — буржуа и землевладельцы, виги и тори, но классовые конфликты индустриальной фазы капитализма наполнили исконные противоречия новым содержанием: «левые против правых», «религия против светского государства». Это были прообразы политических партий Современности. Принималось как само собой разумеющееся, что такие противоречия нельзя уничтожить, но можно сгладить. И поскольку либеральное государство выступает посредником между конфликтными группами, то оно является ограниченным государством с урезанными и немногочисленными полномочиями. Либерализм сдерживал и национализм и этатизм, поэтому классы и нация тесно переплелись в своем развитии.

К классовым вопросам быстро добавились возрастные и гендерные. Только лишь глава семьи обладает полными гражданскими правами? В каком возрасте человека можно считать взрослым и самостоятельно мыслящим? Женщина какого возраста и сословия может считаться полноценным гражданином? Так возникли ограничения второго порядка. Сословие, возраст и пол разделяют людей, но в редком случае приводят к общественной сегрегации. Люди, объединенные или противопоставленные по этим признакам, живут, работают, любят и ненавидят вместе. Даже во время жестоких классовых конфликтов рабочие и их наниматели не были разделены китайской стеной. Люди разного возраста, женщины и мужчины живут вместе, создают семьи. Хозяева роскошных особняков и жители трущоб так или иначе зависят друг от друга. Эта взаимозависимость гасит естественную враждебность между элитарным «мы, народ» и сословными, возрастными и гендерными группами, ущемленными в правах.

Сглаживание классовых антагонизмов стало важнейшим политическим достижением современного Запада, породившим либеральные, а потом социал-демократические государства. Классовая принадлежность, возраст и пол остаются источником конфликтов среди людей, но эти естественные противоречия решаемы и решаются в рамках общественных институтов и многопартийной системы. Либеральный капитализм не стремится упразднить эксплуатацию, поэтому угнетенные группы неизбежно будут предъявлять обществу все новые и новые требования. Конечно, социальные конфликты в условиях либерализма не решаются с помощью тактики «выжженной земли» и массового истребления непокорных. Но если вместо компромиссного решения на головы недовольных вдруг обрушивается железный кулак государства, это может привести к трагическим результатам. Набравший обороты маховик классовой борьбы порождает революции, как это случилось в Центральной и Восточной Европе (Mann, 1993, гл. 16–18). Победившая революция провозглашает органическим народом пролетариат (смотрите главу 11 настоящей книги).

К исходу XVIII столетия государства Северо-Западной Европы достигли обнадеживающих результатов: религиозные конфликты пошли на спад (мы рассказали об этом в предыдущей главе), либеральные и классовые институции начали размывать этническую сплоченность. С утверждением единой религии в этих странах ослабились и межэтнические конфликты. Они приобрели более светский, чем религиозный характер и утратили былую жестокость. Важное значение приобрел вопрос языка. Мы принадлежим к одной религии спасения, но мы можем говорить не только на одном языке, тем более если он не имеет сакрального статуса. Я могу выучить государственный официальный язык, чтобы добиться успеха в обществе. Овладев этим языком, я приобретаю новую этническую идентичность. На протяжении последних 500 лет в большинстве европейских стран стремились утвердить один язык в качестве государственного. Это привело к размыванию культурной идентичности этнических меньшинств. Европа становилась все более гомогенной по мере того, как исчезали локальные и региональные языки и культуры. Эта унификация была достигнута далеко не самыми свирепыми способами. В большинстве случаев насилие не выходило за рамки институционального принуждения.