Темная сторона дороги (сборник)

Еще давно, через неделю после того, как был найден «клад», Тин сводил брата к месту своей гибели. Они прошли по длинному извилистому оврагу, влезли в едва приметный лаз и спрыгнули в комнату с бетонными стенами. На одной из них висел плакат «Трансполярная магистраль: Салехард – Игарка». Тин – новый Тин – протянул руку и показал на себя старого, придавленного железной балкой на проходе в соседнюю комнату.

– Вот, – пробормотал он, будто это все объясняло.

– Вот, – прошептал Валя. Смысл этого самого «вот» он понял, уже учась в институте, разобрав записи мертвой лаборатории по косточкам. Восемьдесят тысяч заключенных. Сорок миллиардов рублей. Километры рельсов по вечной мерзлоте и вместо шпал – трупы. Когда «шпалы» в этом аду начали оживать, кто знал, что эксперимент над смертью вырвется на свободу и начнет расползаться все дальше и дальше от трансполярной?..

Позже, вернувшись с моря, он не застал брата дома.

– Пропал, – вытирала слезы мать.

– Сбежал, негодяй, – коротко брякнул отец.

«К телу вернулся», – шепнул Валя. Именно тогда у него появилась привычка разговаривать с самим собой.

* * *

Перед глазами у Зимина плыли багровые круги. Он уже не чувствовал тела, не помнил себя, не ощущал ничего, кроме всепожирающей дикой боли.

И только голос Тины шелестел вокруг него, не давая до конца раствориться в плавящем мясо и кости пламени.

– Я любила его. Понимаешь? Любила. И хотела остаться. Забыть про прошлое. Платила шаманам, бабкам, сектантам… деньги кончались. А он не понимал. И я сорвалась. Вернулась к себе. И все равно пла́чу. Раньше платила, а теперь пла́чу. Думаешь, сколько он меня будет искать? День? Неделю? Доведет моих родителей до слез? Поверит им? Как ты думаешь?

Сердце Зимина екнуло в последний раз и остановилось.

– Илья тоже тебя любил, – буркнул он, поднимаясь с пола. Отряхнул колени. Морщась, потянул волос из-под ногтя. – Не как ты его, но все же… Не рыдай.

Бывший головопатолог сошел с поезда в Пурпе и уселся на вокзале ждать состава в южном направлении, к черешне.

Утром в вагоне включили радио. На удивление, из скрипучего приемника звучало не диско десятилетней давности и не «Белые розы», а свежие новости.

Проводница шваркнула на столик стакан с чаем и удалилась к себе, шипя «сошел раньше и белье не сдал… самый умный, к-козел».

Илья звенел ложечкой, щурясь от головной боли.

– Авария на привокзальной площади в Тобольске, – деловито вещал диктор. – Водитель такси не справился с управлением и врезался в фонарный столб. Водитель погиб на месте, пассажир к вечеру скончался в реанимации от полученных травм.

Илья допил чай и стал собирать вещи. В окно он старался не смотреть – в рассветных сумерках почему-то казалось, что от подножия железнодорожной насыпи, из-под снежного одеяла расползается черная гниль. Илье даже казалось, что он чувствует на губах сладковатый привкус, хотя… он же не клал сахар в чай?

Олег Кожин Узкая колея нашего детства

© Олег Кожин, 2014

г. Норильск

Есть идиоты, которые верят в летающие тарелочки над озером Аян. Есть кретины, которые верят в Человека-с-ослиными-ушами. Ну того самого, что убивает людей в семнадцатой общаге, по Надеждинской. Есть и совсем двинутые придурки, которые верят в рогатых бичей, живущих в подвалах Шахтерской. Алый верил во всю эту чушь разом. А я, двенадцатилетний Лешка Сорокин, верил Алому. Безоговорочно, как Господу Богу, которого в моем социалистическом советском детстве не было и быть не могло. Ибо кому еще верить в двенадцать лет, если не лучшему другу?

Именно поэтому я поплелся с ним, вместо того чтобы завалиться смотреть «видик» к Сашке Вавилову. Дурак, скажете? Нет, друг! Променять Брюса Ли на Серегу Алояна, по кличке Алый, – на такие жертвы только настоящие друзья способны. Дружба вообще способна на многое. Гораздо большее, чем можно себе вообразить…

* * *

Угловатый внедорожник стартанул с места, оставив после себя облако пыли с легким запахом выхлопных газов. Я поднял рюкзак, закинув через плечо одну лямку. Девяностолитровый, а забит едва ли наполовину. Спальник, палатка, немного еды да всякая туристская мелочовка. Я здесь ненадолго. Не гость даже, так – прохожий.