Темная сторона дороги

— Женя! Помогите! Люди, вы не видите, что ли?!

Ногу кольнуло.

— Я журналист! У меня камера! Все ваши рожи…

Слова больше не вылетали изо рта. Язык не слушался. По телу разливался холод. Цыганенок улыбнулся мне, убрал шприц в карман и спрятался за взрослых. Меня взяли под руки и забрали остатки вещей, включая камеру. Последнее, что я услышал, прежде чем уйти в наркотическую дрему, окрик кого-то из пассажиров:

— Да выкиньте вы отсюда этого бомжару!

…станции плыли сквозь туман, вспышками пробивались сквозь молочную стену, а потом вновь приходила тьма, непроглядная тьма туннелей, ходов черного мира, которые сожрали землю под городом, а скоро сожрут и сам город, фантомы кружились вокруг, фантомы с людскими лицами, людские лица в отражениях ламп, людские голоса в стонах железа, людские…

— Хозяин должен тебя попробовать. Как и любого новичка.

…мрак, первородный пещерный мрак, который пришел к нам из древних времен и обосновался в человеческих городах, в муравейниках электрического света, чтобы враз поглотить все и вся, и в этом мраке дышит он, в этом мраке живет и питается он, этот мрак и есть он…

— Лучше мы, чем хозяин.

…я слышу его шаги, слышу его дыхание, стук сердца, тук-тук, тук-тук, тук-тук, он древнее туннелей, древнее нас, древнее всего этого, он был всегда, и всегда был голоден, потому что голод тоже он…

Боль ослепила, иглами влезла под кожу, но прогнала морок. Я лежал на земле в каком-то темном закутке, из дыры открывался вид на туннель. Оттуда несло могильным холодом, сыростью. А еще была страшная вонь. Будто в нору забралось раненое животное и там сдохло. Похоже, я и был этим животным.

В темноте скрылся калека, держа в руке… другую руку. Я застонал. У правого плеча вились жгуты, а дальше ничего не было. Только забинтованная культя.

— Бл*ди, я всех вас убью… Всех… Где она…

Рядом над инструментами колдовал тот тип в плаще и кепке. Он усмехнулся:

— Все это не имеет никакого значения, молодой человек. Ни вы, ни ваша подруга больше не поднимитесь на поверхность.

Голова кружилась, боль рвала на лоскуты, но я нашел силы на один удар. Ногу мне отрезать не успели, и он вышел что надо. Даром что лежа. Если бы у этого мясника были яйца, по туннелю разнесся бы колокольный звон. Пока он корчился на земле, я кое-как подполз, нащупал в инструментах нож и всадил ублюдку прямо в горло.

— Да пошел ты.

Меня шатало из стороны в сторону, но я шел вперед. Ощущал на себе липкий взгляд из темноты, слушал эхо, которое перемешивало жуткий шепот со звериным рычанием. Я знал, что хозяин видит, как я покидаю тупиковый туннель, как падаю на контактный рельс, но тот оказывается обесточен. Как какой-то выпивоха помогает мне забраться на платформу, и как я сажусь в поезд.

Снова «Алтуфьево», снова вниз по серой ветке. Я выходил на каждой станции, искал ее, пытался привлечь внимание людей, но теперь я стал частью этого мира. Человеком из подземелья. Меня сторонились, игнорировали, отсаживались в вагоне, толкали и шли дальше. Даже полицейские. Ведь я был никто, грязный калека без документов.

А на поверхность меня не пускали они.

Когда станции на серой ветке закончились, я понял, что Женю больше не увижу. Я походил на лабораторную крысу в макете лабиринта. Сотни ложных ходов вокруг, иллюзия выбора. Но в конце концов крыса всегда придет туда, куда ей положено прийти. За моей спиной топтались наблюдатели без частей тела. Страшно представить, сколько их в метро. Они подталкивали крысу в правильном направлении, следили за тем, чтобы та играла по правилам, не нарушала границ лабиринта. И я подчинился.

Свод туннеля на «Бульваре Дмитрия Донского» подпирала громадная тень, и я покорно спустился туда. Чернота пришла в движение. Загудел от голосов туннель. Исполинская фигура нависла надо мной чернильным облаком. Хозяин раскрыл объятия, и я задохнулся от его запаха…

Теперь я живу в туннелях. Разумеется, я жив, иначе как бы рассказал эту историю? Вы можете встретить меня на серой ветке с восьми утра до полуночи. Каждый день. Пока от меня еще что-то осталось. Калеки — самые уважаемые люди в метро. Нас никто не трогает, нас боятся все работники подземки — как официальные, так и теневые, — мы можем оставлять себе всю выручку и отправлять гонцов на поверхность. Потому что у нас есть хозяин. Говорят, если слушаться и не пытаться сбежать, хозяин никогда не съест тебя целиком.

Я не слушаюсь, я жажду наказания. Иначе зачем мне вам все это рассказывать, правда? Я устал, сломался. Пропитался туннельной мглой, запахами нашей норы, точно выгребной ямы. Но покончить с собой здесь не может никто.

Женя тоже жива. По крайней мере, они так говорят. Но встретиться нам не суждено. Она много дней провела в яме под рельсами, пока не оглохла, а потом хозяин съел ее язык. Ни услышать меня, ни позвать она не сможет. Лишь увидеть. А от этого никакого толку, ведь хозяин объел мое лицо, забрав и глаза. Теперь мы с Женей словно покалеченные мухи, застрявшие в паутине метрополитена. Можем находиться рядом, можем спать в соседних норах, но никогда друг о друге не узнаем.