Темная сторона души

– Ой, и впрямь, совсем у меня мозги отбило! Макар, я же тебя обедом не докормила, а уже уходить собралась. А все ты, Сережа, виноват – сбил меня своими словами с толку, прохиндей! Не пойду я с тобой сейчас, и не проси! Сам сходи, поговори с Вероникой, узнай, чем помочь можем. Давай тарелку-то, Макар, я тебе побольше голубцов положу.

Она вышла с тарелкой и загремела кастрюлями на кухне.

– Вы, господин Бабкин, мелкий манипулятор. – Макар откинулся на спинку стула и с тоской посмотрел на огромную пустую тарелку, в которой на дне в крошечной лужице бурого бульона плавал кусочек свеклы. – Если я умру от обжорства, ты останешься без работы.

Бабкин ухмыльнулся без тени раскаяния.

– Не умрешь, в тебе глист сидит, – непочтительно бросил он и выскочил из дома, пока тетушка не придумала что-нибудь новое.

Калитка Егоровых была открыта. Из сада доносились детские голоса, в одном из которых Сергей узнал Костин. Поколебавшись секунду, он поднялся по ступенькам и открыл дверь на веранду.

Маленькая худенькая Вероника сидела за столом спиной к нему, и плечи ее содрогались в рыданиях. Светлые волосы рассыпались по плечам некрасивыми, спутавшимися прядями. Маша наклонилась к ней в неуклюжей попытке обнять, и Сергей услышал окончание фразы – «…ничего не случится!».

Голос Маши звучал мягко, просительно.

– Вероника, милая, ну что же ты расклеилась! Я понимаю, Митю арестовали, и это кажется очень страшным. Но ведь арест – на очень короткое время, пока все выясняется. Не плачь, пожалуйста!

Бабкин услышал, что голос у самой Маши задрожал, и понял, что сейчас и она расплачется. Видимо, поняла и Вероника, потому что плакать прекратила и подняла на Машу покрасневшие глаза.

– Машенька, неужели ты думаешь, что я из-за этого плачу? – тоскливо спросила она, и Маша растерянно промолчала в ответ. – Только из-за того, что Митю заподозрили…. Да нет же, все силы бы собрала, никогда детям слабости бы не показала!

– Тогда… почему же? – тихо спросила Маша.

Вероника помолчала, и Бабкин, не видя ее лица, был уверен, что по нему текут слезы. Она молчала, не в силах произнести то, чего так боялась и отчего плакала сама.

– Не договаривались мы выгораживать его, – наконец с безысходностью в голосе продолжила она. – Маша, ты понимаешь? Он ушел, принес фотоаппарат, а потом мы вернулись – а Юля мертвая. Убитая. Ни о чем мы не договаривались, ни с Димкой, ни с Ириной! Каждый из нас сказал, что Митя все время с нами был… – голос ее прервался, – потому что… потому что мы не знаем, – закончила она шепотом.

– Что – не знаете?

– Да что не Митя ее убил! – с неожиданной силой выкрикнула Вероника и ударила сжатым кулаком по столу так, что зазвенела посуда на полках. – Машенька, ведь он ненавидел ее, ты же сама все видела! Она с дочерью его ссорила, со мной, перед сыном оскорбляла! Так теперь скажи мне, скажи – ты знаешь, что Митя этого не делал? Я – не знаю! Муж – родной, любимый, все для него сделаю, жизнь отдам, а вдруг это он… вдруг он – убийца? Как тогда жить с этим, а?! Это же я настояла, чтобы взяли мы ее в дом, чтобы не умерла она на улице, в нищете. Неужели… Митя… из-за меня и детей…

– Вероника, милая моя… – пролепетала Маша.

– Она мне сказала, – выдохнула Вероника, – что самый темный час мой впереди. А я ей не поверила! Зря, зря… Вот он, Машенька, вот он – мой самый темный час. И Димка думает, что это папа Юлю убил. И Ирина, наверное, тоже. А я не знаю. И не хочу верить – и само что-то внутри нашептывает: хотел убить, ради вас хотел навсегда избавиться от нее. – Она застонала, и у Маши сжалось сердце. – Против бед, которые снаружи, Маша, можно защититься – ты сама знаешь, нам с Митей не раз приходилось тяжело. А что делать с той бедой, которая внутри? Что делать мне, Маша, что детям говорить, если я сама не верю до конца, что Митя невиновен?

Голос ее потух, она уронила голову на руки. Маша молча гладила Веронику по спине. Бабкин шевельнулся, Маша заметила его и приглушенно вскрикнула.

– Здравствуйте. – Он шагнул от двери и сразу словно занял всю веранду – большой, грузноватый. – Вероника…

– Привет, Сережа. – Вероника шмыгнула носом и вытерла слезы со щек. – Митю арестовали, знаешь…

Бабкин молча кивнул. Он не знал, что полагается говорить в таких случаях и по какому поводу выражать сочувствие. Точнее, знал, но язык не поворачивался произносить казенные, пустые слова.

По крыльцу простучали две пары ботинок, и на веранду зашли запыхавшиеся Димка и Костя.

– Мы яблок набрали, – сообщил Костя, ставя большую корзину около стола. – Здрасте, дядя Сережа!

– Здрасте, – уныло кивнул Димка. – Ма, там ветка у яблони сломалась.

– Ты постарался? – вставая, спросила Вероника.

– Не, мам, честное слово, не я! Ирка говорит, ее можно оживить. Вот пойдем, посмотришь!

Вероника посмотрела в сад. Около забора, освещенная лучами заходящего солнца, стояла Ирина и пыталась что-то примотать к стволу старой яблони. Издалека дочь показалась Веронике очень взрослой. «Господи, Митенька, что же ты…» – мысленно произнесла она, но услышала сзади сопение Димки и заставила себя собраться.