Темная сторона Эмеральд Эберди (СИ)

Вновь ощущаю чье-то присутствие. Гляжу вверх и неожиданно натыкаюсь на плакат Э.М.Б. Корпорэйшн. Огромное лицо Сета нависло прямо над моей макушкой, и если это не знак, то что тогда? Может, прямо сейчас рекламный щит свалится на мою голову, и история подойдет к концу? Уверена, я бы в кино на такое дерьмо не пошла.

Почему-то усмехаюсь. Нервы сдают.

Завожу двигатель, оглядываюсь и срываюсь с места, оставляя позади клубья дыма. Не думаю, что глава фармацевтической фирмы убивает ради забавы. Это не в его стиле, и уж тем более не в стиле человека, утерявшего способность чувствовать. Сомерсет преследует определенную цель, но какую? Чего хочет добиться двухсотлетний мужчина, повидавший в своей жизни столько, что любой бы отдал за это все, что у него есть? Что нужно человеку, для которого не существует красок; для которого все белое и черное? К чему он стремится и почему так упорно пытается отыскать пишущую машинку? Как-то раз Мортимер говорил о мести, но разве способен на месть мужчина, у которого и вовсе нет чувств?

Совсем скоро город остается позади. Я оказываюсь на извилистой дороге, покрытой, будто крышей, спутанными ветвями высоких кустов. Арка над моей головой не дает солнцу прорваться внутрь, и я еду в тени, сбавив скорость и наслаждаясь легкими порывами ветра, который не раздражает, а успокаивает. Здесь другой запах: свежий и осенний. Втягиваю его глубоко-глубоко и хмыкаю: эта вылазка напоминает мне путешествие в прошлое.

Поместье Эберди трудно не заметить. Едва я сворачиваюсь с извилистой дороги, как тут же мне открывается вид на высоких холм, где стоит огромное, ветхое здание, покрытое заросшими ветвями акации. Оно не выглядит заброшенным, но краска давно слезла со стен, а колонны разукрашены тонкими трещинами, словно морщинами.

- Ого, - присвистываю я.

Останавливаюсь напротив высоких ворот и прохожусь взглядом по медным прутьям. Я и не верю, что когда-то здесь жили мои предки. Разве это возможно? Моя семья когда-то гуляла по этому холму, встречала гостей на широком крыльце и приглашала пить чай в сад. Просто невероятно! Как бы я хотела увидеть и Аделину, и ее сестру – Кайман. Впервые я по-настоящему чувствую свою причастность к тому, что происходит.

Отталкиваю ворота и пробираюсь внутрь, запачкав о прутья джинсы. Сколько же лет здесь никого не было? И почему отец решил, что семья Прескотт до сих пор тут живет?

Внезапно за моей спиной разносится хруст. Я оборачиваюсь и замираю, встретившись взглядом с карими, практически черными глазами. О, нет.

Хантер Эмброуз стоит за воротами и смотрит прямо на меня. Правда, он не двигается, и не несется на меня с лезвием, не спешит разрывать меня на части. Но почему? На этот раз я не собираюсь долго раздумывать и стискиваю в кулаки пальцы. Если придется драться, я проиграю, а значит мне нужно бежать.

Срываюсь с места. Тут же слышу, как парень несется за мной, как листва скрипит под его ботинками, как на ветру развиваются края легкого пальто. Он собирается пробраться на территорию поместья, но вдруг сталкивается с невидимой преградой около ворот. Заметив, как Эмброуз впечатывается в несуществующую стену, я громко выругиваюсь и спотыкаюсь о собственные ноги. Мое тело валится вниз прямо на порожках, я ударяюсь виском о острый угол и застываю на несколько вечных секунд, ощутив небывалый прилив слабости.

- О, боже, - рычу я, коснувшись пальцами раны. Господи, сколько можно!

Мои глаза немедленно отыскивают глаза Хантера. Будто дикий пес, которому нельзя проникнуть в дом, он ходит из стороны в сторону, рычит и разглядывает прутья, а я пялюсь на него и не верю, что какая-то сила не позволяет ему пройти.

- Мисс Эберди! – зовет чей-то голос за моей спиной. – Аделина!

- Что? – мой язык заплетается, когда я оборачиваюсь. Не понимаю, что делаю, почему отвечаю, почему откликаюсь на чужое имя. Скорее это и вовсе не было моим желанием, но я не успеваю воспротивиться. Перед глазами все смазывается и становится слишком ярким, но я продолжаю говорить не своим голосом. – Уже иду, дайте мне две минуты, сэр.

Мои ноги куда-то несутся. Они спускаются по деревянной лестнице, а затем едва не расходятся в стороны, зацепившись за подол белоснежного платья. Но я ловко удерживаю равновесие, словно уже привыкла спотыкаться на ровном месте.

- Уже иду!

Это не мой голос. И я ненавижу платья. А еще это не мои руки и, кажется, не мое лицо. Проношусь мимо широко распахнутых окон, мимо незнакомых людей в серой одежде, они кивают мне, а я им улыбаюсь. Проношусь мимо комода, хватаю белоснежный шарф и вдруг оказываюсь перед зеркалом. Здесь и происходит самое интересное.