Темная сторона любви ( Рассказы )

Я попытался нашарить ручку, дергал за что-то, хотел открыть дверь, мне показалось, женщина отрицательно покачала головой, давая понять, что делать этого не следует. Потом меня поволокло кверху, видно, я не выпустил воздух из легких, меня выталкивала вода, сказывался опыт ныряльщика. Потом все помутилось, и вода стала наполнять рот, а я стал ее лихорадочно глотать.

Потом по затылку меня что-то стукнуло. Потом я отчаянно замолотил ногами.

– Счастливым родился, – сказал мне позже паромщик, то ли Федор, то ли Прохор, я не запомнил хорошо. Вернее, помнил да забыл. – Если бы меня не развернуло, ты б хрен выплыл. Развернуло меня, я руль-то и бросил, за тросом не углядел. Ты б не бросил? Такое не каждый день увидишь.

– Чума он, – плевался зло шофер. – Знал бы – не повез ни за что! Ешь малина! За бабой нырять собрался, блин! Гляньте на него. А ты его спасай.

Имя шофера я помню, хоть оно и обычное – Николай. Нам с ним пришлось прокуковать у этого парома трое суток, пока ждали спасателей и милицию. Паромщик Федор-Прохор вызвал их по сотовому телефону, а сам решил запить горькую, пользуясь случаем. Сначала Николай составлял ему компанию, но когда хозяин переправы пошел в штопор, мой водила отступился.

– Нам такой хоккей по барабану. Лучше я порыбачу, тут с ним всякое здоровье подорвешь, блин. У его же неограниченные возможности.

Имелось в виду, что паромщик располагал запасами спиртного, которых хватило бы на месяц бригаде лесорубов. Он, похоже, принимал подношения за всякие дополнительные услуги – переправлял геологов, которых поджимали погода и сроки, и так далее. Сообразить нетрудно.

На чердачке его хибары вялилась и рыбка. С хлебом было туговато, но хлеб – не основная закуска на Руси. Обходятся частенько одним сухарем.

Меня спас как раз Николай. Он зацепил меня багром, снятым со щита, едва я показался из-под борта. Так багром, как полено, подвел он меня на отмель, потом уже они вытянули меня на берег вдвоем.

Сутки я приходил в себя. В меня вливали водку. Потом догадались растереть водкой. Потом подъехавшие мужики из далекого поселения кетов (есть там такой народ) напоили изготовленным на костре отваром. Пока ждали милицию и водолазов, народу поднабилось в ожидании переправы довольно. Все поневоле участвовали в моем воскрешении. И через сутки я был здоровее прежнего.

Разговоров о происшествии было много поначалу, но потом они иссякли.

Окончательная версия – приехали специально.

Маленькое пояснение: у тамошних жителей место это у переправы называлось коротким словом “Переход”. Не “Переправа”, как следовало ожидать по смыслу, а именно “Переход”. Местные жители передавали, что до паромной переправы здесь переправлялись на лодках. Но не всегда на тот берег, а – время от времени – в лучший мир. Здесь проходило переменное и очень коварное течение. Оно то стелилось по дну, то подымалось к поверхности. Иногда оно кружило на месте, иногда устремлялось буквально на середину, так что река вставала, не шла ни взад, ни вперед. Собравшиеся к праотцам садились в лодку с трехдневным запасом провианта, тепло одевшись и набрав подарки для

Главного Шамана, отталкивались от берега шестом, а весел не брали вовсе. Иных река принимала охотно. Иных – выбрасывала, не хотела пускать. Находились такие, что до пяти раз предпринимали попытки

“уйти” через переход и так и убирались восвояси не солоно хлебавши, ни как еще. Я нахлебался как следует.

Все мы, ожидавшие, когда явятся власти и спасатели, а заодно отопьется паромщик, Федор или Прохор, обитали или в холодной горнице хозяина переправы, или в летней кухне, где топилась сложенная из древних кирпичей печь. Кирпич притащили сюда с места, где втихомолку здешний люд разобрал останки старинной часовни, разрушенной еще в тридцатые.

Варился кулеш с вяленой рыбой, калмыцкий плиточный чай, куда добавляли молоко и сало. Припасы у народа были разные, потому что и народ подобрался разный.

– Ну, и куда ж попасть можно через этот ваш “переход”? – домогался мой напарник Николай. – В рай или прямиком на сковородку, в натуре?

– Кому куда, – отвечал ему старик из старообрядцев, не желая вступать в разговор, но негодуя на речи грубого и курящего Николая.

– Тебе точно на сковороду, – язвила какая-нибудь из женщин.

– Ет-то только с тобой на пару, красавица!

– Чего ее не переведут отсюда, переправу? – интересовался кто-то. -

Раз опасность есть.

Никто на это ничего не отвечал.

– Так переправщик-то энтот, он и есть шайтан! – вдруг брякнул один, похожий на якута рабочий с буровой.

– Говори да не заговаривайся! – горячился Николай. – За такой базар надо отвечать! Почему это он “черт”? Ну, колись, япона твоя мать!

Удалось выведать, что в этом заколдованном месте всегда жил и колдун при нем. Я потом заметил и чурки и болванки – остатки старых идолов, и ленты, повязанные на сучьях засохших лиственниц.