Темная сторона разума. Как человек превращается в чудовище

Из-за дефицита кадров работа по исправлению правонарушителей сходит на нет. Заключенные лишаются работы и образования, терапии и консультаций. Они меньше беседуют, по крайней мере на жизненно важные темы, с персоналом и друг с другом, все больше времени проводят в камерах. В том исправительном учреждении, где работала я, в одиночные камеры помещали троих, и они теснились там, как сельди в бочке. Одиночка хорошо изолирует человека, но одновременно и «запирает» его разум. Поэт Иосиф Бродский, лауреат Нобелевской премии, как-то сказал: «Тюрьма – недостаток пространства, возмещенный избытком времени; для заключенного и то, и другое ощутимо». У людей, проводящих по двадцать три часа в сутки взаперти, нет ни цели, ни стимула жить. И, что хуже всего, у них нет надежды. Отсюда и тяга к суициду.

Суициды встречаются не так уж редко. Простая задача – позаботиться о том, чтобы такой-то человек дожил до такого-то срока, – оказывается, к сожалению, не такой уж и простой. По таким показателям, как число заключенных и количество самоубийств среди них, Великобритания лидирует в Европе[25]. (Вообще-то суицид был запрещен законом вплоть до 1961 года. Но мне не довелось встретить людей, которых обвиняли бы в совершении самоубийства.) В Англии и Уэльсе заключенные мужского пола сводят счеты с жизнью в шесть раз чаще, чем мужчины на воле, а женщины – в двадцать раз чаще. Решение закончить свою жизнь самоубийством приходит не мгновенно. В большинстве своем к нему приходят осужденные, проявляющие те или иные признаки серьезного расстройства личности. Таких случаев порядка 70 %, по данным Фонда за реформу пенитенциарных учреждений[26]. Неясно, сколько из них сходят с ума уже после попадания в тюрьму. Но даже краткосрочное заключение существенно повышает шансы развития расстройства личности в будущем. В Великобритании осужденные, отбывающие недолгое наказание (шесть месяцев и менее), по статистике, составляют примерно половину от общего числа тюремного населения. И они все в зоне риска. После срока редко кто возвращается без психических отклонений. Это почти как поездка в ИКЕА, откуда невозможно уйти без покупки.

В этой тюрьме у меня постоянно возникало ощущение, что «корабль» уже тонет. Работа персонала по сути свелась к тому, чтобы, постоянно вычерпывая воду, попытаться хоть как-то удержать судно на плаву. При этом требовалось использовать так называемый Протокол F2052SH, цель которого выявлять заключенных, склонных к самоубийству или членовредительству. Эта обязанность лежала на медсестрах и сотрудниках службы исполнения наказаний – тех, кто каждый день видит осужденных и хорошо их знает. Однако кадров катастрофически не хватало, а группа риска все росла. Поэтому и решили пригласить на постоянную работу психолога, чтобы было кому разбираться с огромной кучей открытых дел. Будь у меня хоть какие-то иллюзии относительно исправления преступников как главной моей задачи, они бы разбились о реальность как о неприступную скалу.

Я тогда стала для заключенных своего рода ангелом-хранителем из полевого госпиталя, а тот жаркий чулан в больничном крыле – местом последней надежды. Я задавала вопросы, наблюдала, пыталась найти какие-то признаки грядущего суицида, будь то разрыв отношений, в которых человек состоял на воле, издевательства со стороны сокамерников, плохое самочувствие или откровенные планы свести счеты с жизнью. Стандартного и очень важного опросника было явно недостаточно, ведь человек, уже решивший наложить на себя руки, вряд ли захочет рассказать о своем намерении незнакомой женщине в какой-то каморке, натопленной как баня. И кроме того, помимо самого факта пребывания в тюрьме у человека может быть тысяча причин перейти грань, и было бы как минимум слишком самонадеянно просто указать пальцем и сказать: причина вот в этом. Такую самоуверенность я себе позволить не могу.

Патрика Томпсона привели ко мне из его камеры в крыле В. До того, как он вошел, я лишь мельком взглянула на суицидальный протокол. Его начали вести всего недели три назад, когда заключенный попытался повеситься на импровизированной петле из простыни – самый популярный метод самоубийства в местах лишения свободы.