Темная сторона российской провинции

Астраханская область, г. Астрахань, п. Волжское

Лето. Беззаботные дни, залитые солнцем. Друзья и подружки, восторг от самого себя и беспричинная детская радость, которая уже никогда не вернется.

Память хранит воспоминания о веселом летнем лагере, словно моментальные снимки, вклеенные в огромный фотоальбом.

Но есть среди них такие, которые хочется вырвать, скомкать, сжечь. Уничтожить. Но увы — это невозможно.

* * *

Со стороны можно решить: дети играют.

Они несутся по дорожкам летнего лагеря оживленной стайкой, что-то выкрикивая на ходу, с разгоряченными, радостными лицами.

Только самый искушенный наблюдатель, заметив, кто бежит впереди всех в этой ватаге ребятни, сделал бы правильный вывод. Не играют они, а гонят чужака. Защищают, зверята, территорию охоты и правила стаи. И зубами блестят не от радости.

— Чунька!

— Чунька-колода! — выкрикивала ребятня, подгоняя жертву.

Особенно исступленно действовала самая мелкая в их группе — светленькая, дистрофичного склада шестилетка. Вместо обоих передних резцов у нее во рту зияли два влажных провала, две темные пещерки в обрамлении остреньких, как у котенка, клыков. Детская рожица и взрослая ярость — она напоминала взбесившуюся фею Динь-Динь.

— Катька, зараза, стой! Куда? — кричала ей высокая тонконогая блондинка с надменным лицом — 13-летняя старшая сестра ее, Маша Зварова. — Стой, я сказала!

Но тощая малютка не слушала. Она с упоением неслась впереди всех, высоко вскидывая расцарапанные голенастые коленки, выкрикивая звонким осиным голоском, словно и впрямь жало всаживая в жертву:

— Чунька! Чунька-колода! Трусы обоссала!

Катька задыхалась от восторга, и ее маленькое злое сердечко трепетало в груди, словно крылья воробушка на ветру.

* * *

Это была ужасная ошибка — пытаться им понравиться. Собственную природу не одолеть. «Выше головы не прыгнешь», — твердила ей когда-то бабушка.

Ведь ясно же: они слишком разные — она и эти дети.

Она надеялась, что, если подстраиваться под все их глупости, смеяться, как они, говорить привычными для них словами, совершать те же ошибки — они снизойдут и примут ее в свой круг. Прибиться к кому-то, изображать что-то, чем не являешься, — единственный дар, доставшийся ей от предков.

Но, оказывается, использовать его можно только с одной целью. И никак иначе.

* * *

Придерживая на голове тюрбан из мокрого полотенца, Маша Зварова открыла дверь девчоночьей палаты 3-го отряда. Все были еще на купании, и она никого не встретила в коридоре пустого корпуса.

Поэтому, увидав у своей кровати в углу чью-то сгорбленную фигуру, вздрогнула и отшатнулась. На мгновение ей представилось, что там сидит гигантский, раздутый от крови клещ и, противно перебирая лапками, старается закопаться поглубже в тень, присосаться к ней, спрятаться в чреве мрака. Ахнув, Маша выпустила ручку, и дверь стукнула, закрываясь. Существо испуганно дернулось, выпало из темноты, скукожилось, и… все сразу встало на свои места.

— Ты?! Что ты тут делаешь? — воскликнула Маша, непроизвольно морща носик. Еще неизвестно, кого приятнее было б тут застать — настоящего гигантского клеща или ЭТУ, мелькнула у Маши мысль.

На корточках перед ее кроватью сидела Надя Солдатова. Она повернула голову, смахнула с лица белесые сосульки волос и уставилась на Машу стеклянными глазами.

«До чего ж противно пробор у нее отсвечивает розовым! Как у дешевой китайской куклы. Или у поросенка», — подумала Маша. Голубоватые прожилки на висках Нади Солдатовой то вздувались, то опадали, то мелко подрагивали, и это казалось отвратительным. Но еще хуже чувствовать на лице этот беспокойный, вечно ищущий, липкий взгляд.

Надя была сирота из детского дома. В летний лагерь отдыха она попала случайно, по милости какой-то благотворительной программы депутата из области.

Уже одним этим Надя сильно отличалась от остальных детей в отряде.

— Что ты тут делаешь? — раскручивая и снимая с головы полотенце, спросила Маша.

Надя раскрыла ладонь и, вытянув ее перед собой, показала комочек ваты с прилипшим пластырем телесного цвета.

— Вот. Нашла тут.

На грязноватой ватке темнело бурое пятно — запекшаяся кровь.

«Антон! Ногу на футболе вчера поранил. В медпункте ему пластырь налепили. А вечером он к нам в окно лазил и, наверное, нечаянно содрал», — догадалась Маша.

Ее раздражало тупое внимание, с каким Надя Солдатова разглядывала окровавленную ватку. И чего высматривает, брезгливо поморщилась Маша.

— Нашла — так выбрось! — велела она Наде. — Что расселась тут?! Напугала меня.

Надя взглянула на Машу исподлобья.

— А я для приворота возьму. Тут ведь кровь. У меня бабушка ведьма была. Всему меня научила. Я знаю, тебе Антон нравится. Хочешь, сделаю приворот на крови — и станет этот Антон бегать за тобой, как собачонка? А? Хочешь? — налепливая слово на слово, будто куличики из мокрого песка, пролепетала Надя. Голос у нее был слишком детский для ее возраста. Всякому, кто с ней разговаривал, казалось, будто она нарочно сюсюкает, поддразнивая собеседника.

— Приворот?! — воскликнула Маша. — Что это за чушь? Я в привороты не верю!