Мне нужна была такая книга, как «Естественная история изнасилования», потому что меня беспокоили некоторые вопросы, на которые не могла ответить теория социализации, – почему, например, среди жертв изнасилования так много подростков? Мой собственный опыт работы в кризисном центре дал мне некоторое представление о демографии изнасилований, а более систематические исследования подтвердили мои подозрения: существует очевидный пик виктимизации среди женщин, причем риск очень быстро возрастает после достижения возраста примерно 12 лет и снова почти так же быстро уменьшается после 30 лет. Иногда мишенью домогательств становятся очень юные и очень пожилые женщины, но это происходит редко: наиболее частый случай – жертва возраста 15 лет[68]
, тогда как число тех, кому на момент изнасилования было за тридцать, не достигает и 10 %[69]. Я задалась вопросом: может ли в самом деле быть совпадением, что пиковый возраст изнасилований также является возрастом, в котором лично я чаще всего встречалась с сексуальными домогательствами на улице? Нет, это не совпадение. Как пишут социологи Ричард Фелсон и Ричард Моран:Женщины чаще всего становятся жертвами изнасилования в тот же период их жизни, когда они находятся на пике сексуальной привлекательности – эти два графика почти полностью накладываются друг на друга. Теория социализации не способна объяснить это явление. Ведь если «изнасилование – это не про секс, а про власть», то почему насильники выбирают своими жертвами женщин, находящихся именно в том возрасте, в котором они способны вызвать у мужчин наибольшее сексуальное влечение?
Следует сказать также о возрасте самих насильников. Хотя здесь перекос в сторону молодых мужчин не так велик, как в случае подвергшихся изнасилованию женщин, на графике все же вырисовывается очень четкий пик. Так, одно типичное в этом отношении исследование показало, что 46 % насильников моложе 25 лет, 17 % моложе 18 лет и 15 % моложе 15 лет[71]
. Это соответствует не только возрастному профилю насильственных преступлений в целом, которые в подавляющем большинстве совершаются молодыми мужчинами, но также пику мужского сексуального влечения[72]. Опять же, если «изнасилование – это не про секс, а про власть», как объяснить эти совпадения?Был еще один вопрос, в отношении которого меня терзали сомнения, когда я впервые открыла «Естественную историю изнасилования». Согласно исследованиям, доля мужчин среди жертв изнасилования обычно составляет от 2 до 5 %, причем почти все эти изнасилования совершаются другими мужчинами. При просмотре данных мне пришло в голову, что это эквивалентно доле мужчин, идентифицирующих себя в качестве геев или бисексуалов. Простое совпадение, если следовать модели Браунмиллер. Однако, если мы сменим перспективу, это совпадение не может не показаться крайне примечательным, учитывая, что геи и бисексуалы совершают изнасилования примерно так же часто, как и гетеросексуалы, и что среди жертв этих насильников встречаются, разумеется, другие мужчины и мальчики. В связи с этим должны ли мы по-прежнему интерпретировать изнасилование как выражение политического господства, уходящего корнями в патриархат, или вместо этого следует рассмотреть гораздо более очевидную возможность: изнасилование является агрессивным выражением сексуального желания?