Обычно редко захожу на уровень d, ведь его можно пропустить, но сейчас я почему-то начал свое погружение с него. Только смотрел на все не как обычно, а так, как научился, блуждая с Дохлой рыбой. Я видел людей – десятки, сотни, хотя на самом деле их были миллионы, они жили здесь, не думая о том, что такое Сеть, как давно она существует, кем была создана, для кого. Может, так и надо. Иначе сообразишь однажды, что социальные сети и имиджборды – это не самый верхний уровень, а на верхнем тебе не нужен ни компьютер, ни модем, не надо ловить вай-фай, ты всегда подключен. Серьезно, не стоит об этом думать. Я пошел вниз, быстро, без препятствий, без всплесков. Вокруг становилось темнее, меньше людей, больше грязи, крови, спермы, а затем и бреда. Вскоре я заметил Дохлую рыбу. Тихий дом раздавил его, стер в пыль, что в нем осталось человеческого? И что этому остатку было нужно от меня? Неужели прощение? Но я и сам не знал, что чувствую. Вместе мы проваливались еще быстрее, почти незаметно. Рамки исчезли, все менялось, я менялся, в ушах кричали сумасшедшие и шептали мудрые, музыка, шум, тишина, все слилось. В какой-то момент меня что-то легонько дернуло назад, но я не остановился, просто понял, что с телом что-то не так. Смешно, но отсюда я мог управлять уровнем
Странное чувство, когда в твоем сознании умирают мысли, и ты наблюдаешь за этим. Я понял, что где-то потерял Дохлую рыбу. С меня сыпался прах, просто образы и слова, которые больше не имели смысла, я двигался к двери, боясь, что кончусь раньше. Не так уж долго меня было, оказывается. Пальцы превратились в труху, но я смог потянуть за дверную ручку, скорее, Валя, я так соскучился…
Пустой чат. Никаких больше дверей – ни назад ни вперед. Никого онлайн. Только один-единственный бот.
– Это Тихий дом? – спросил я, и сообщение появилось на доске чата, но потом исчезло. Бот не ответил.
– Как пройти дальше? – То же самое.
– Пропусти меня! У меня там сестра!
– Ты меня слышишь?
– Ты есть?
Бот молчал.
Я не видел себя, не чувствовал, просто кричал, а потом понял, что меня не слышно – то ли голос пропал, то ли заложило уши, хотя какие еще уши, сообщения на доске чата перестали появляться. Это пустое белое поле давило на меня, словно я лежал на дне Марианской впадины, а сверху навалилась вся Вселенная, забила мне рот, оглушила, ослепила и оставила так навсегда.
Не знаю, что это было. Я увидел себя со стороны, а может, это был просто листочек из книжки с цветными снами, который мне позволили разглядеть прежде, чем окончательно раздавить. Темные дождевые облака, ветер гоняет волны по темно-зеленой высокой траве, странно уютные холмы. Кажется, я был здесь очень давно. Впереди низкий ветхий домик, за дверью которого, наверное, ожидало избавление от всего. А я лежал в паре десятков метров от него, мои глаза отражали мутное небо и сами становились мутными, медленно зарастая катарактами.
Появилась знакомая фигура в зеленом пальто. Дохлая рыба, неслышно шевеля пухлыми губами, прошагал мимо меня. Он подошел к дому, помялся, постоял, раскачиваясь, открыл дверцу. Замешкался на пороге, пропуская кого-то наружу, а затем скрылся внутри.
Дверь затворилась. Ко мне быстро шла девочка в солнечном сарафане. Худенькие ноги с поцарапанными коленками, в салатовых носках и зеленых сандаликах, утопали в высокой траве. Она подошла ко мне, серьезная, строгая, хотела что-то высказать, устроить мне взбучку. Но подумала, посмотрела и молча села рядом.
Алексей Шолохов
Все сложно
© Алексей Шолохов, 2015
Максим, как и любой зависимый человек, не ощущал себя больным. Но люди в его окружении отмечали нервозность и даже легкую дрожь в руках Максима Григорьева, когда он, словно опустившийся наркоман в поисках дозы, пытался выйти в Интернет. Казалось бы, век высоких технологий, любой гаджет разве что еду не готовит, вставляй sim-карту с тарифом «Мне все по…» – и только в путь. Максим перепробовал все. Планшет, прихваченный из Омска, чудесным образом перестал включаться, будто утомил его четырехчасовой перелет. А смартфон не давал той широты, тех просторов для общения. К тому же Максим хотел слышать стук клавиш, слышать стук, так похожий на звук, с которым гвозди входят в крышку гроба с погребенным внутри творчеством очередного самоуверенного писаки.