Темная сторона Сети

Хаш ответил ему горячим и шумным дыханием в ухо, с длинного языка за шиворот упала капля слюны. Но волкодав вдруг спрятал язык и приподнял верхнюю губу, повернув морду туда, куда в темноте упала голова мертвой хаски. И тогда Дымов понял, что было не так в ее улыбке: собаки улыбаются с высунутым языком.

А еще говорят, что силуэт лайки очень похож на волчий силуэт…

Рваная рана на руке не исчезла от того, что зажегся свет. Дымов облил ее зеленкой и перевязал — в кухне была хорошая аптечка. И дал себе слово, что в восемь утра пойдет в поликлинику, сделает прививки. Но какие прививки нужны в случае укуса мертвой собаки, он не мог даже предположить, и решил сказать врачу, будто собака перед этим грызла падаль.

Кровь, накапавшая на пол, не пропала тоже — пришлось протереть пол. Дымов не стал выключать рубильник, просто погасил свет, выходя из большого дома. Волкодавы шли рядом с ним, Хаш время от времени оглядывался и огрызался, а Хола крутила головой по сторонам, словно высматривала опасность.

И конечно, Дымов вынес им пачку сосисок, спрятанную в морозилке. И, конечно, они слопали сосиски с радостью и аппетитом. Но ни Дымов, ни собаки не думали, будто это плата за верность и преодоление страха.

Дымов сел за ноутбук с единственной целью: нужно было сообщить кому-то об опасности, исходящей от smile dog. Модем шустрил, форумы, где обсуждали улыбку хаски, нашлись без труда. Дымов полистал их немного и понял: его сообщение здесь ничего не изменит. Десятки косноязычных подростков рассказывали о выдуманных встречах с хаски, и каждый старался превзойти товарищей, накручивая на свои выдумки несуществующие подробности. Рассказ Дымова смотрелся бы здесь бледно и никого бы не напугал.

Он собирался позвонить хозяевам, предупредить, чтобы не оставляли детей одних. Но представил, как объяснит свое предупреждение, и догадался, что его немедленно уволят. Потому что сумасшедшие охранники не нужны никому.

Рука с каждой минутой болела все сильней, мешала думать, и он выпил еще две таблетки анальгина. Очень хотелось лечь в постель — просто отдохнуть и согреться. И Дымов отложил все предупреждения до утра, когда прояснится в голове, когда о произошедшем можно будет подумать трезво. Когда ветка перестанет стучать по крыше.

Ему снилось, как в темной кухне большого дома обезглавленное собачье тело поднимается на ноги и вслепую, пошатываясь и натыкаясь на углы, идет искать свою голову.

— Ты не  видел, что у него с правой рукой? На ней бинт или мне показалось? — спросил человек в синем свитере, глядя на веб-камеру.

— Я не  заметил. Но можно в записи как следует посмотреть.

— По-моему, он ложится спать. Ну точно. Согласись, если бы эта картинка в самом деле что-нибудь внушала, он бы так спокойно за ноутом не сидел и так просто спать не завалился.

— Я тоже так считаю, — согласился психиатр.

— А может, он пошел и кого-то загрыз. Как младший Радченко, — посмеялся человек в свитере.

— Не думаю. Это вполне уравновешенный человек. Скорей всего, психически здоровый. Завтра по сводке проверим, если ты сомневаешься, — психиатр улыбнулся. — Опять же, можно посмотреть записи с камер в доме и во дворе.

— Можно и посмотреть, — зевая, ответил человек в свитере. — Я тоже пойду подремлю часок. Буди меня, если что.

Прежде чем выйти из кабинета, он успел зевнуть еще раза два. Дверь за ним захлопнулась, и психиатр потянулся к мобильному телефону.

На его звонок долго не отвечали, но в конце концов кто-то снял трубку.

— Кирилл? — переспросил психиатр тихо. — Мне нужны ключи от вашей дачи, я подъеду. Прямо сейчас. Надо стереть записи с камер внутри дома, пока их никто не просмотрел. Так велела хаски.

Хаски улыбнулась и удовлетворенно кивнула из темного угла кабинета.

Олег Кожин Граффити

© Олег Кожин, 2015

Двор-колодец окутывали сумерки. Здесь всегда колыхалось сероватое марево, напоминающее слабо заваренный кофе в чаше из камня и кирпича. К ночи марево напитывалось насыщенной чернотой, но ночью Мишка не пришел бы сюда ни за какие пряники. Здесь и днем-то было жутковато, и не без оснований.

Похоже, раньше дворик был довольно уютным. Сотрудники завода выбегали сюда покурить, почесать языками, перекусить, сидя на скамейках в прохладной тени кленов. Но завод забросили, деревья, задавленные падающей со всех сторон тенью, засохли, а скамейки прогнили. Без ухода двор оброс трухой, палыми листьями, кучами мусора, пропах сыростью, плесенью и унынием. Он словно выпал из реальности, превратился в невидимку, призрака. Даже здешние завсегдатаи не знали о нем… или же предпочитали помалкивать о том, что знают.