Она медленно потянулась к наушникам, что лежали справа на кресле. Надела.
Знак вопроса в привате угрожающе мигал.
Щелк.
В ушах негромко зашипело. Потрескивали помехи. Юля настороженно вслушивалась в белый шум, ловя себя на мысли, что умрет от страха, если вдруг услышит сейчас чей-нибудь голос. Голос zolte.
— Пожалуйста, — прошептала она в микрофон. — Ты слышишь? Отпусти нас… Что мы тебе сделали?
Ей показалось, что равномерное шипение стало плотнее и громче. Помехи участились. Сейчас сквозь шум вырвется и достигнет ушей самый страшный голос, который ей доводилось слышать. Сейчас…
Юля хотела попросить, чтобы он прекратил. Она хотела сказать, что больше не может этого читать, что ее глаза печет так, будто зрачки жарятся на сковородке. Еще она бы сказала ему, как ненавидит слишком навязчивых идиотов, которые возомнили о себе всякое, и что она сейчас соберет волю в кулак, отшвырнет ноутбук и избавится от кошмара навсегда… Но ее взгляд бегал по появляющимся в привате строчкам, а тело безвольно согнулось перед ноутбуком.
Два часа утра.
Кажется, Зоя больше не плакала. Сколько может выдержать без еды трехмесячный ребенок?
Как будто у нее был выбор.
Мир снова обрел плотную черноту, взгляд против воли сосредоточился на мониторе — а строчка чата мелькала набираемыми словами, фразами, предложениями…
— Ты не отпустишь меня? — Голос, словно чужой, вырвался сквозь пересохшие губы.
Каждое мимолетное движение вызывало режущую боль. Глаза будто высохли.
Четыре часа утра.
— У меня… есть… своя жизнь.
Несколько секунд никто ничего не набирал. Шум в наушниках. Треск помех. Дымка рассвета в блике монитора.
Сначала в уши проник слабый, отдаленный шум.
Потом кто-то сорвал с ее колен ноутбук и отшвырнул его в сторону. Сорвались с треском наушники, зацепив щеку дужкой микрофона.
Буквы рассыпались, превратились в ничто. Юля моргнула, ощущая, как внутренняя сторона распухших век обжигает глаза, будто наждачная бумага. Темнота слегка рассеялась под натиском рассвета.
— Господи…
Попыталась встать, но не удержалась на отекших ногах и рухнула. Глаза привыкали к полумраку, где мелькал вдалеке свет божьей коровки. Различила лакированные туфли в метре от себя.
— Юлия, Юлия, что вы делали? О, господи! О, нет, нет, нет… — Голос Валентины, хриплый, испуганный, стремительно переходящий в дикий вопль.
Наушники сползли наполовину, зацепившись за шею. Провод тянулся к ноутбуку. В наушниках все еще шипело, ворчало и потрескивало.
Кажется, сквозь шипение и треск доносился слабый, далекий голос. Он спрашивал:
— Уверена, что не хочешь продолжить это знакомство?
Юля содрала наушники и отшвырнула в сторону. Из глаз неудержимо текли слезы. Еще очень хотелось пить. До безумия.
Она перевернулась на спину и увидела над собой Зоиного отца. Лицо его было чересчур бледное даже в сумраке.
У кровати стояла Валентина. Она прижала руки к губам и вопила, вопила, вопила.
Юля боялась подняться. Боялась посмотреть на кровать. Боялась увидеть Зою.
Ну почему, почему так сильно колотится сердце в ушах, а перед глазами мелькает угрожающе знак вопроса?
Потому что zolte, этот долбаный скучающий человек из Интернета, может оказаться прав!
Он же очень точно написал.
Юля поднимет голову, посмотрит на кровать, увидит Зою и поймет, что нет больше никакой жизни. Ни у нее, ни у крохотного беззащитного младенца.