Темная связь

На этот раз Авдеева только молча закрыла рот рукой и посмотрела на Антона, как на какое-то чудовище.

– Что уставилась? – грубо обратился он к ней. – Не докажешь, не докажешь! – переведя безумный взгляд на меня, истерически захохотал Антон.

С невозмутимым видом я достала из сумки диктофон и показала его Антону.

* * *

– Ты действительно ее нашла? – спросил у меня Кряжимский, имея в виду кассету.

Мы сидели в моем кабинете. Я только что закончила свой рассказ о вчерашнем разоблачении Антона, которого под руки белые увели «приглашенные» мной служители порядка.

– Посмотрите. – Я хитро сощурила глаза, встала, взяла сумку и вынула из нее небольшой сверток.

Кряжимский нетерпеливо принялся его разворачивать.

– «Полное затмение», – недоуменно произнес он, – это же фильм!

Он удивленно зыркнул на меня, а потом, все поняв, громко и весело расхохотался.

– Ты его провела! Ай-да Оля, ай-да Бойкова!

– Я купила кассету по дороге к Авдеевой. Давно хотела посмотреть этот фильм, вот и решила совместить приятное с полезным.

– А как же муж Галины? – неожиданно спросил Кряжимский, снова став сосредоточенно-серьезным.

– Я, конечно, расскажу ему, но позже, – тихо сказала я, – если Авдеева уже не позвонила ему.

– Жаль мужика, – сокрушенно покачал головой.

– Да-а, – вздохнула я, – сегодня, пожалуй, возьму выходной. За мной должны заехать.

– Конечно, бери. Тебе нужно отдохнуть. Статью я отредактирую.

– Спасибо.

Кряжимский встал и подошел к окну, за которым вовсю звенела капель, темнела мокрая рыхлая земля сквера, влажным черным блеском мерцали тротуары… И только в один миг потускневшая от мороза и снега листва, клочьями висящая на полуобнаженных ветках, напоминала об осени и зиме. Зима отступила лишь на несколько дней, но сердцу иногда достаточно самой невероятной, самой несбыточной надежды…

– Это не за тобой? – посмотрел Кряжимский в окно и лукаво взглянул на меня.

– Зеленая иномарка? – обрадованно спросила я, вставая из-за стола.

– Угу.

Я накинула пальто и, взяв сумку, устремилась к двери.

– Счастливо, – улыбнулся Кряжимский и покачал головой, мол, вот она, бесшабашная молодость!

– Я позвоню. – Я вылетела из кабинета, легкая, как весенняя ласточка.

Подсадная утка

Глава 1

Утро выдалось пасмурное и дождливое. Да и что удивляться – конец октября. На родине Харольда, в Германии, в это время тоже идут дожди, люди также поднимают воротники своих плащей и курток и также в целях согрева балуются спиртным.

Хотя надо заметить, что Харольд был ранее гражданином дружественной нам в эпоху застоя Восточной Германии. Но с тех пор, как две Германии усилиями Горбачева и всего мирового сообщества удалось соединить в одно целое, Харольд успел нахвататься западной мудрости своих немецких братьев, от которых его с такой нелепой жестокостью отделяла знаменитая Берлинская стена. Отец Харольда, будучи соотечественником Шопена, приехал в Германию из Кракова. Познакомившись с некой Ханной Шлессер, он вскоре женился на ней. Ханна обитала вдвоем с мамой в симпатичном домике на окраине Лейпцига. Таким образом Харольду посчастливилось стать земляком Баха. Харольд не посрамил своего родного Лейпцига, он прекрасно разбирался в музыке, хотя в его суждениях о том или ином музыканте порой слышалась интонация пресыщенного чванливого сноба. Он объяснял это самому себе следствием высокоразвитого утонченного вкуса и крайне острой восприимчивостью, которая заставляла его с отчаянной силой страдать, когда, например, соната Баха си-минор – светлая грустная мелодия – исполнялась недостаточно проникновенно, вдумчиво и тонко.

Тарасовские оркестры Харольд ненавидел лютой ненавистью. Его пылкое сердце поэта и меломана негодовало по поводу присущей им топорной манеры исполнения произведений его гениальных соотечественников. Тем не менее он покупал дешевые аудиокассеты с записями концертов классической музыки, руководствуясь непонятно каким мотивом. Здесь его хваленая немецкая прагматичность уступала напору его немецкого романтического духа, родственного дерзким порывам Новалиса и Гофмана проникнуть в святую святых героической сказочной метафизики, замешанной на терпкой барочной символике.

Харольд работал журналистом в местной лейпцигской газете. Его многопрофильный талант позволял ему освещать в газете сразу несколько рубрик – экономическую, социальную и культурную. Лет восемь назад он решил подвизаться на творческих командировках в восточном направлении. Его польские корни влекли его к братьям-славянам. Этот смутный, но неотступный зов, звучавший в его душе подобно легкому и поэтичному анданте Моцарта, заставил его на несколько лет переехать в Россию, где он неплохо выучил русский язык, хотя никак не мог избавиться от характерного немецкого акцента и нередко путал склонения и спряжения глаголов. Он побывал в Татарстане, Узбекистане, Тюмени, на Дальнем Востоке и нигде не посрамил почетного звания журналиста местной лейпцигской газеты.