Темная волна. Лучшее

Она возвращается и видит, как Петя, высокий и сильный, без труда несет её обезглавленное тело к реке по тайной тропе в зарослях ежевики. Он заплывает с ним далеко в воду, притапливает его, отпускает. Здесь сильные течения, водовороты, раки на дне. Сомы, опять же. Тело никогда не найдут, кости разойдутся по дну, врастут в ил, уйдут в песок.

На берегу Петя раздевается, завязывает камни в мокрую окровавленную одежду, топит её в разных местах. Потом отряхивается, стоит под луной голый, торжествующий, очень красивый, тянет руки к чёрному небу. В кустах у него спрятана чистая одежда и нужно успеть на костёр — это важный этап жертвоприношения.

Лера стонет ветром, гнёт ветки деревьев, кричит совой, но не может коснуться того, кто, улыбаясь, возвращается в лагерь. Его дьявол сильнее.

2014

Дима открывает глаза, моргает, пытаясь понять, где он и что происходит. Оглядывается — никого нет. Темно. Рядом лежит оброненный жёлтый выдвижной нож. Чувство близкой опасности наваливается на Диму, он обходит площадку, больно спотыкается о железку, шипит.

— Да твою ж раствою, в бога душу мать, — говорит он, засучивает рукав и, зажмурившись, режет руку ножом, на лезвии которого еще не засохла Наташина кровь. Кровь бежит на землю, сухие листья шуршат на несуществующем ветру.

— Сюда, — шепчет тихий голос. Дима идёт в темноту, туда, куда он зовёт.

Наташа стоит на коленях у неглубокой ямы, которую вырыла куском арматуры с площадки у подножия большого дуба. На земле рядом с нею лежит включенный фонарик, в конусе белого света из темноты выступают листья, корни, её грязные дрожащие руки, держащие маленький почерневший череп.

— Твою мать, — говорит Дима, потому что не понимает, что тут вообще можно сказать. — Твою же мать.

Наташа поднимает на него глаза.

— Он избавился от тела, а голову поставил в собранную кровь и подсунул в центр костра, — говорит она. — Так ему надо было по его безумному ритуалу. На следующий день, на рассвете, он поворошил кострище, нашёл и захоронил череп. Под пентаграммой. Завершил ритуальное пожирание. Знаешь, она так ужасно, страстно хотела жить — вырасти, вырваться из своего маленького мирка, всё узнать, всё попробовать, найти себя…

— Я знаю, — говорит Дима, разом чувствуя всю боль, которую мысли о Лере ему причинили за двадцать пять лет.

— Знаешь, она тебя любила, — говорит Наташа, глядя в пустые глазницы черепа.

— Я знаю, — говорит Дима, и снова слышит жаркое дыхание, и чувствует запах Лериных волос.

Руки Наташи дрожат все сильнее.

— А он пришел, и забрал всё, что у нее было, поглотил ее, пожрал. И вызвал дьявола. Привел его в мир, добавил новую порцию к тому, что уже было. Всегда, от начала времен, чтобы темные боги были сильнее, девочки умирают. Их кровь уходит в землю, смывается в воду, сгорает в огне. Как будто их не было, понимаешь! Как будто не было! А потом приходит война. И в ней убивают наших детей, и детей больше нет. Знаешь, в этом — тоже дьявол, и его сила и мощь. И в людях, которые пытаются эту черную энергию оседлать и на ней взлететь над другими.

«Я знаю», — собирается сказать Дима, но сильный удар железа по затылку взрывается в его голове чёрным беспамятством, утягивает в ничто, роняет его тело на землю.

1989

Разговоры еле слышны
И в «Рассвете» ночная тень,
В круговерти забот не заметили мы,
Как был прожит еще один день…

Костер горел ярко, горячо, до небес. Сквозь расплавленный воздух летели вверх искры, лица стоящих напротив, на другой стороне большого круга, расплывались в горячем мареве.

Маленькая Настя Богдан беспокоилась — она нигде не могла найти Леру, а ведь для неё был приготовлен специальный прощальный подарок — «секретик», хитро свернутый из тетрадной страницы и разрисованный внутри прекрасными цветами и небывалыми зверями. И сердечками, но немного совсем, не безвкусно. И там был номер Настиного телефона — ну и что, что у Леры дома его нет, можно же из автомата с улицы позвонить за две копейки.

Настя вздрогнула, почувствовав от костра странный запах — тревожный, жуткий, неправильный, но он тут же исчез, перебитый обычными запахами горящего дерева и керосина.

— Ты Лерку не видела? — тихо спросила она Олю. — Куда она подевалась-то?

— Да с хахалем своим, наверное, обжимается напоследок, — прошептала Ольга с досадой. Ей тоже хотелось душевно попрощаться и было обидно, что Лера не вернулась вовремя. — Ты что, не замечала, как она по ночам убегала? У неё какой-то ухажёр из поселковых.

Настя собиралась спросить ещё — интересно же! — но Петя, высокий вожатый шестого отряда, поймал её взгляд, покачал головой, прижал палец к губам и кивнул на костер. Сам он раскачивался вместе со всеми — руки на плечах тех, кто рядом — и повторял слова песни, глядя в пламя с прямо-таки религиозным рвением.

Настя вздохнула и подхватила песню дальше.

Согревая единство теплом,
Всё теснее орлятский круг…