Темная волна. Лучшее

— Эй, — позвал скелет за соседним автоматом, — знаешь, кто карточные масти придумал?

Он не смотрел на Андрея, только на экран. Если вообще видел — глаза игрока были цвета воды, в которой прополоскали грязное бельё.

— Ну, — кивнул Андрей. — Или лягушатники по принципу социального деления: черви — святоши, пики — вояки, бубны — торгаши, трефы — деревенщины. Или рыцари, когда от оружия в глазах зарябило: черви — щиты, пики…

— Ага, точно… Ланселот, готика… А третью слыхал?

— Третью чего?

— Версию… распятие Христа…

Скелет закашлял, сухо, страшно. Его будто выворачивало наизнанку: широко открытый рот, подпрыгивающая грудина.

— Не-а, — сказал Андрей, когда игрок откашлялся, резко сплюнул в сторону и замолчал.

— Карты у христиан — грех, кощунство… дьявольская игра. Отсюда символы: крест, на котором распяли Христа…

— Трефы, — одними губами произнёс Андрей.

— Копьё, которым ткнули под рёбра Иисуса…

— Пики.

— Губка с уксусом, которую воины поднесли к его губам…

Червы или бубны?

— Четырёхугольные металлические шляпки, торчащие из рук и ног прибитого к кресту… ублюдка! — Игрок сорвался на крик. — Мерзопакостной паскуды! Светолюбивой твари!

Сосед снова закашлял всем телом. На экран полетели брызги слюны и желчи. Андрей ощутил боль между рёбрами, перед глазами расплывались круги света — будто это он заходился надрывным кашлем.

Скелет замолчал. Андрей тут же забыл о нём и странной вспышке гнева. Понял, что если смотреть на экран, то остальные звуки — кашляющие, чавкающие, сосущие — становятся неважными, тают. В окошке кредитов значилось «1000». Хотя он не помнил, как заряжал. И взнос у него никто не требовал… или…

Плевать. Рука вдавила «старт». Кнопка казалась влажной и тёплой. Тоже плевать.

Иногда он всё-таки поворачивал голову и смотрел на других игроков. Некоторые были высосаны до дна. Автомат справа от входа втягивал через лоток пустую оболочку, как ломкую купюру. Звонко потрескивали кости. Кожа порвалась, и по полу покатился череп, белый и чистый, он ударился о стену и замер, в полых глазницах ползали жирные пиявки, жёлтые зубы скалились на Андрея, высохший язык прилип к нёбу, мёртвый, жалкий…

«Это он зря… надо уметь остановиться… я смогу…»

На лицах скелетов застыли блаженные улыбки.

В помещение проник сухощавый мужчина в костюме уборщика и смёл череп в полиэтиленовый пакет. Андрей забыл о нём, как только повернулся к экрану.

Полая трубка, похожая на хвост змеи, заползла под футболку, под мышку, присосалась; к лимфоузлам потянулись белёсые жгутики…

На барабане крутились распятия, кресты Лалибелы, катакомбные кресты. Джокером служил распятый Христос в армейских башмаках и противогазе, богохульная картинка, что-то подобное Андрей видел в научно-исторической передаче: антимилитаристские манифесты и прочая бодяга.

На третий день у него сломалась левая рука, хрустнула под собственным весом и упала на пол, он не отреагировал и продолжил игру.

Глаза помутнели. Щёки ввалились. Из пор на лице сочилась кровь — капли вызревали, но не стекали, а с шипением растворялись в воздухе. По одним трубкам к автомату ползли чёрные столбики, по другим бежал голубоватый раствор. Андрей представлял азарт именно так: жидкий электрический ток.

Помещение дышало, питалось, жило.

Автомат выдавал призовые игры, ещё и ещё. Выигрыш рос. Андрей чувствовал себя счастливым.

Он поймал удачу за хвост. Или фарт за хобот. Или… поймали его?

Андрей улыбнулся треснувшими в уголках губами: без разницы.

Ольга Рэйн Безмолвные крики

Синяя соль

Некоторые воспоминания — как незваные гости, они стучатся в дверь, и если ты, не посмотрев в дверной глазок, открываешь — вваливаются в прихожую, громко гомоня, проходят по еще только что тихим коридорам твоей души, по-хозяйски рассаживаются в комнатах и не уйдут, пока не выйдет их время, а какое оно — известно не тебе самому, а только им, только им.

Когда я думаю о тех странных месяцах, что я жила и работала в подземном санатории в городке Великие Соли, вспоминаются мне не страх и беспокойство долгого спуска в земные недра в скрипучей клетке чуть облагороженного старого шахтерского лифта. Не высокие своды соляных пещер — запах древних морей, блеск кристаллов их стен, темные глади подземных соленых вод, тайны темных лабиринтов. То есть и они тоже, но первым делом, глядя в прошлое, вижу я свою юность — яркое цветное стеклышко, оставленное на старом фотоснимке. Все сквозь него кажется странным и волшебным, и блики пляшут по сводам моей памяти, как солнечные зайчики на кристаллах соли.