– Нет, – мигом выпалила она, громче и быстрее, чей хотелось бы.
– Вы не католичка? – мягко спросил священник.
Ей было неловко за свой резкий ответ, и она лишь промямлила:
– Нет. Да. Меня воспитывали католичкой, но на мессе я не была довольно давно.
– Почему?
Его короткий, в одно слово, вопрос заполонил все пространство церкви и отозвался от ее стен. Оправдание ее прозвучало неубедительно и слабо, и она возненавидела его, едва оно сорвалось с губ.
– Лень, я полагаю. Не знаю.
– Вы верите в Бога?
На этот раз ее ответ был скорым и уверенным:
– Да.
– Вы верите, что он заслуживает вашего времени и преданности?
– Я уделяю ему время в личной молитве.
– И это то, что вы делаете здесь сегодня вечером?
Своими личными вопросами и одеянием с капюшоном этот священник выматывал ей всю душу. Она хотела было солгать ему, но передумала, прикинув, что больше никогда его не увидит – так почему бы и не сказать правду? В худшем случае он решит, что она душевнобольная и оставит ее в покое. И она выпалила:
– У меня видения, святой отец, и такое тихое время в церкви помогает мне сосредоточиться.
Он помолчал, а потом спросил:
– Что вы хотите сказать, дочь моя? Что вы видите? Какие видения?
Почувствовав, как взмокли ладони под кожей, Бернадетт стянула перчатки и положила их на колени. Продолжая говорить, она отерла влажные руки о джинсы.
– Когда я держу определенные предметы, они позволяют мне видеть глазами кого-то другого. Я вижу то, что видит кто-то другой.
– Я не понимаю, дочь моя.
Она бросила на него взгляд искоса и вдруг подумала: «А к какому ордену принадлежит этот монах?» Руки его были сведены в широченных рукавах одеяния, а капюшон по-прежнему скрывал всю голову. Жаль, что он не стянет свой балахон, тогда можно было бы точно сказать, действительно ли он пытается понять или его лицо выражает недоверие.
– Когда я держу предмет, которого касался убийца, то вижу как бы его глазами – вижу то, что видит он.
Левая рука священника, опустившись, легла на колени. Крупные четки обвивали его кисть.
– Поразительно.
– Знаю, святой отец, что звучит это абсурдно. Уверена, вы сочтете невозможным поверить в это.
В глубине капюшона раздался негромкий смешок.
– Credo quia absurdum.
– Что?
– Верю именно потому, что абсурдно. – Он помолчал, потом пояснил: – Я видел всякое и научился ничего не отвергать.
Бернадетт понравилось его отношение, и ее понесло:
– У меня эта способность уже много лет, и я пользуюсь ею на работе.
– Чем вы занимаетесь? Что у вас за работа, дочь моя?
– Я сотрудник ФБР.
Долгое молчание. Левая рука снова исчезла в одеянии, словно рукава его служили муфтой, согревающей пальцы.
– Так это видение действительно у вас срабатывало? Вы могли пользоваться им, чтобы разгадать преступников?
– Не всегда. Могут быть… – Бернадетт силилась подыскать подходящее слово, – заскоки.
– Какого рода заскоки?
– Я неверно понимаю то, что вижу, или не могу видеть вполне четко и ясно, чтобы узнать что-либо стоящее, а то и вообще ничего не получается. Я как бы оказываюсь в эмоциональной шкуре убийцы. Состояньице жуткое! Это меня настолько изматывает, что я не способна… – Бернадетт осеклась. Ну вот, стоило кому-то склонить к ней благожелательный слух – и она затарахтела. Если утратить осторожность, то начнешь выбалтывать секреты фирмы. – А знаете что, святой отец? Вывалить все это на вас было дурной затеей. Забудьте весь наш разговор. – Она стала подниматься с места.
– Не уходите, – остановил он ее и, выпростав руки, взял ее за рукав кожанки.
Жест этот удивил Бернадетт, и она села, взглядом проводив руку, вновь исчезнувшую в рукавах монашеского одеяния.
– Приведите мне примеры, как это действует, – попросил он. – Вы применяете свои способности в деле, которым заняты прямо сейчас? Что вы видите?
Он хотел выпытать нечто конкретное, но она не могла ему открыться. Это огорчило ее, поскольку в голосе монаха звучал неподдельный интерес.
– Я не могу говорить об этом. Идет расследование.
– Когда эти видения стали вас посещать?
– У меня была сестра-близняшка. Каждая из нас знала, о чем думает другая.
– Я слышал, что у близнецов такое бывает.
Бернадетт свернула рассказ:
– Это как-то оттуда и пошло.
– Вы сказали, что у вас была сестра.
Бернадетт поморщилась. Сама виновата. Не хочешь об этом говорить – не давай повода.
– Она умерла.
– Я вам сочувствую.
Он замолчал. «Спорить могу, дожидается подробностей», – подумала Бернадетт. Никакого желания сообщать их у нее не было.
Наконец священник осторожно спросил:
– Какая-то болезнь?
– Несчастный случай. Один гад врезался в ее машину. Пьяный водитель грузовика.
– Значит, если вы видите глазами убийц…
Она ждала, пока он все обдумает и сам сделает выводы.
– Вы видели, как он убил ее, – произнес он.
Ответ свой она едва прошептала:
– Да.
– Ужасно. Видеть, как гибнет близкий человек…
– Да, – снова прошептала она, даже еще тише, и услышала, как там, под капюшоном, он глубоко вздохнул и на медленном выдохе заговорил о самом себе:
– Я одинок в этом мире. Семьи я лишился. Все, что у меня есть, – это Бог и вот это призвание.