Он отворачивается от зеркала и снова начинает буянить. Стоя на коленях, заглядывает под диван, поднимает свисающий до полу подзор и машет под ним топором. «Совсем бессмысленное занятие», – подумала Бернадетт. Куэйд поднимается с колен, присаживается на корточки лицом к дивану, хватается за него снизу свободной рукой и одним рывком переворачивает диван на спинку.
Затем встает, резко разворачивается, выискивая следующую жертву. Взгляд его останавливается на двери у подножия лестницы, он бежит к ней и распахивает настежь: на перекладине висит зимняя одежда. Он бросается в чулан, срывает с вешалок все, что попадается под руку. Швыряет пальто на пол позади себя – одно за другим. Через плечо летят куртки и пуховики. Некоторые из них розового цвета: видимо, зимняя одежда его сестер.
Чулан пуст, остается только голый штырь да пара пустых проволочных вешалок. Он протягивает руку, хватает штырь, обрывает перекладину и отбрасывает ее. Потом еще глубже заходит в чулан, обхватывает топорище обеими руками и заносит топор над головой. Он обрушивает лезвие, пробивая дыру в штукатурке. Белая пыль оседает ему на лицо. Он крошит и кромсает. Бернадетт в недоумении. Зачем он это делает? Что-то хранится за штукатуренной стеной? Деньги? Другие ценности? Чье-то тело? Вот уже за штукатуркой видны доски – там ничего не спрятано. Ничего. А он все машет и машет топором изо всех сил. Глаза его наполняются влагой. Он прислоняет топор к стене в уголке чулана, сбрасывает куртку и швыряет ее на пол, потом стягивает перчатки, утирает лицо подолом рубашки. Отлично – теперь ей гораздо лучше видно.
Он разворачивается, выходит из чулана, пробираясь через кучу зимней одежды, пинает ногами пальто, отшвыривая их со своего пути. Носок его сапога подцепляет нечто воздушное и розовое. Он падает на колени посреди груды одежды и берет в руки похожий на сладкую вату комок, баюкает и качает, как дитя. Подносит пуховичок ближе к лицу. Влажные пятнышки покрывают блестящую ткань: он плачет. Зарывается лицом в розовую куртку. Вместе с ним в нее утыкается и Бернадетт – она вынуждена вслед за Куэйдом погрузиться в его темную пуховую тайну.
Кажется, что черная пауза растянулась на целый час. Наконец он поднимает голову и опускает пуховик; пошатываясь, встает на ноги, но не в силах оторвать глаз от розового. Он не хочет расставаться со своим дитя, мертвым дитя, похожим на сладкую вату. Он отводит глаза от пола, оглядывается на чулан и, забрав оттуда топор, прокладывает себе путь среди учиненного разгрома – штукатурка, пальто, куртки, перевернутая мебель – и направляется к лестнице.
Поставив ногу на первую ступеньку, Куэйд смотрит вверх и замирает, не сводя глаз с верха лестницы. Бернадетт гадает: «Чего он ждет? Что высматривает?» Сама она вверху ничего не видит, кроме коридора второго этажа. «Очередное проявление его безумия? Может, он просто с духом собирается, готовясь к схватке с непрошеным гостем? Наверное, ярость в нем улеглась и на смену ей пришел страх. Страх и целительный здравый смысл».
Он поднимается по лестнице. Медленно, не спеша, одолевает ступеньку за ступенькой, по-прежнему не сводя взгляда с освещенного коридора наверху. Поднимаясь, свободной рукой держится за перила. На полпути прекращает свое восхождение и поворачивает голову, разглядывая низ лестницы. Может, передумал? Она не должна позволить ему выйти из дома. Он может удрать или, того хуже, прикончить Гарсиа. Бернадетт должна сделать так, чтобы безумец ни о чем, кроме второго этажа, не думал.
Бернадетт сосредоточилась, изо всех сил стараясь сохранить видение и при том оставить себе свободу движений. Силы тают. Она чувствует, как пот скапливается под мышками и капельками покрывает верхнюю губу. Удается. Она выбрасывает вперед согнутую ногу. Сработало? Ударилась ли ее нога обо что-нибудь – о стену или дверь гардеробной? Непонятно. Да. Он слышит удар, резко дергает головой и широко раскрытыми глазами смотрит на второй этаж. Подняв глаза к потолку, Куэйд перекладывает топор из левой руки в правую. Только что же он не поднимается? Удары наверху не просто интересуют его – они его пугают. Вот проклятие! Надо устроить что-то другое.
Она вспоминает, как ее крики заставили Гарсиа сломя голову броситься к ее постели. Погружение Куэйда в розовый пуховик поведало ей, что мысли его – о сестрах. К чему подтолкнет его звук женского голоса? Заставит взбежать по лестнице или стремглав спуститься с нее? Сможет ли она вообще подать голос – на сей раз сознательно, а не непроизвольно? Бернадетт открывает рот и силится издать какой-нибудь звук – слово, вопль. То, что получается, повергает ее в шок. Его имя. Ей удается выкрикнуть его имя: «Дамиан!» Или это ей только представилось? Нет. Он уже несется вверх по лестнице, прыгая через ступеньки. Такой прыти от столь крупного мужчины она не ожидала.