Темнеющая весна

Почти сразу после этого Анисия, какая-то резкая, чужая, оголтелая, и не она будто, стояла в переполненном зале. Она скалилась, критиковала, но очевидно опираясь на плечо неизменно блистающего Павла, необходимого, несмотря на какую-то легкую обиду. К Павлу она прилеплялась во время шумных сборищ, чтобы в его передышки втиснуть огрызки собственных измышлений. До недавнего времени Верхова не баловала ее выводом в общество, считая, что все необходимое для себя Анисия может получить и дома. И Анисия пагубно свыклась с мнимым удобством этого подхода.

Анисия плечами чувствовала какую-то опору от Павла, которую не находила в перетекающей Полине, то испаряющейся, то вновь возникающей с зачатками новых вулканических идей и знакомств. Но смотрела она при этом на невысокого блондина, будто бы робкого к своей всепоглощающей красоте. Будто буравящего потупленным взором, содержащим меньше умиротворения, чем он желал выказывать.

Тужурка семинариста выделялась даже в разношерстном сборище дома Верховой, который она не без раздражения предоставила Анисии для прощального собрания Полины.

Алеша и Инесса, которую он зачем-то привел с собой, терпеливо ожидали Верхову, тетку Анисии и одновременно и их тетку по отчиму. Инесса держалась стоически, Алеша обводил собравшихся виляво-смиренным взором. В волнении Анисия гадала, пришел ли на сей раз он с ответом, способным решить ее судьбу. Но, вместо того чтобы вызвать его на откровенность, она продолжала икать смешками. Анисии, досконально изучившей чувство добровольной отверженности, бок о бок с Полиной и Павлом легко было острить, балагурить и быть лучшей версией самой себя.

Анисия гадала, врезалась ли Алеше в голову пылкость их первой встречи. Каким бы идеологическим противником он ни был, он был молодым мужчиной. С обязанными быть надломами из-за отказа от доступных в их среде удовольствий чужого бесправия. Смотря на его сдержанность, в которую не верила, потому что сама всегда куда-то летела (спотыкаясь), она понимала, что, доведись ей родиться мужчиной, она не выпустила бы из рук ни одной привилегии. И потому женский вопрос, хоть и занимал важную часть ее действительности, все же был не то что спорен, но слегка нивелирован пониманием этого.

– Как он нелеп, – злорадно указала Анисия Полине.

Анисия встретила Полину на Владимирских курсах, куда вваливались амбициозные девицы из обеспеченных семей. Курсы были основаны после кричащего письма четырехсот женщин ректору Петербургского университета с просьбой об устройстве лекций для дам. Эту подачку им кинули на фоне так и не принятого закона о женском высшем образовании. К университетскому образованию эти курсы не приравнивались. Когда схлынула эйфория каждого мига бессмысленных побед, Полина и начала трезвонить о загранице. И Анисия, не представляя, во что ввязывается, подхватила ее воодушевление.

– Жалкий пережиток, – высоконосо отозвалась Полина, с удовольствием проводя ладонями по обрубленным волосам.

Таких, как она, презрительно именовали «стриженными», и Анисия с благоговейным отторжением думала о безрассудности Полины. Как не сломаться под напором извечного неодобрения, она не представляла. Впрочем, Полина будто только покрывалась неуязвимой оболочкой от критики в свой адрес. И примагничивала тех, кто приветствовал преображения потрепанного времени. Нужно было бы ради одобрения замуровать себя в стену – и на то отыскались бы охотники.

Павел, расслышав перебросы их неодобрения, расслабленно потянулся за часами в кармане, явно испытывая удовольствие от созерцания искусной работы. Затем он водворил на Анисию одобрительный взгляд Вакха, которому даже при желании не удается спровоцировать себя на темные чувства. Анисия испытала иррациональное отторжение от его непротивления, сглаженности, желания обесценить все юмором. Молва метила в тех, кто чудился борцами, очерняя и превознося их. С Павла же любое злословие скатывалось, как бусины воды с перьев утки. В то же время его безупречная улыбка будто смягчала и ее собственную.

Павел был давнишним приятелем Полины и от обилия свободного времени периодически захаживал на ее лишенные лоска собрания, пропитанные дымом дешевых цигарок. Павел вырос в роскоши и в глубине души был убежден, что она является непременным атрибутом сносного существования. Оказалось же, что не все завлекаются химерой обилия денег, знакомств и полезных связей, в которые так удачно вцепился его отец. И, ошеломленный идеями, заслоняющими собственное удобство, Павел много говорил про полезное дело, без разбора хвалил народников, нигилистов, социалистов, марксистов, скверно представляя разницу между ними. Полина смотрела на него со снисхождением старшей сестры, хоть и не прочь была потрепать его шелковистые волосы.

Иным зверем был его брат, Игорь. Нелюдимо он возник после очередного скандала с отцом.

– Мне вовсе и не нужны подачки деспота, которые меня форменно душат, – сообщил Игорь Полине, поправляя тончайшую сорочку, выстиранную не им.