Темница тихого ангела

Откупоривая третью бутылку, Василий Ионович, обращаясь к Шабанову, произнес:

– Объяснили бы вы, Пал Палыч, нашему молодому другу, что бесполезно добиваться помилования Рощиной.

Это было сказано так неожиданно, что Торганов растерялся и не успел ничего объяснить.

Зато Шабанов среагировал мгновенно:

– А как к тебе, Коля, попало ее прошение? Ведь она осуждена на пожизненный срок без права на помилование.

Торганов начал объяснять, что знает все подробности дела от адвоката Татьяны, причем адвокат этот собрал более чем убедительные доказательства ее невиновности, существуют даже показания свидетелей, не считая косвенных подтверждений того, что Рощина не могла стрелять.

– И вообще, я считаю, что пожизненный срок за убийство двух человек – слишком суровое наказание! – заявил Николай. – В России главари преступных группировок, рецидивисты, на чьей совести десяток и более жизней, получают двадцать или двадцать пять лет, а потом их освобождают досрочно. К тому же Комиссия по помилованию – это орган милосердия, и, учитывая личность осужденной, мы должны не просто помиловать ее, а пересмотреть все материалы, так как следствие по ее делу велось предвзято, и это можно доказать – у меня хранится достаточно увесистая папка с доказательствами…

– Погоди, любезный друг, – перебил Торганова академик. – Я тебе со всей уверенностью заявляю, что, даже если мы рассмотрим ее прошение на заседании комиссии и примем в пользу Рощиной положительное решение, все равно президент не подпишет его, а мы огребем кучу неприятностей. Не так ли, Пал Палыч?

– Не могу предвидеть реакцию президента, но предположить постараюсь. Дело в том, что нынешний президент был знаком с Рощиным и уважал его. Он даже поддерживал идею покойного о пересмотре итогов приватизации экономики. В Государственной думе планировалось создать специальную комиссию по этому вопросу. Но Рощин был убит, и дело заглохло.

– Ну, вот, – обрадовался Торганов, – разве это не мотив убийства?

– Следствие рассматривало и такую возможность, – ответил Шабанов, – но подтверждений этой версии не нашлось. Зато бытовой характер преступления был выявлен сразу же. Причем Рощина признала его, показав и на следствии, и на суде, что убила мужа из неприязненных отношений, семейная жизнь у них развалилась, Михаил Юрьевич хотел с ней развестись, а она боялась, что после развода останется ни с чем.

– Да какая разница, что послужило поводом для убийства. Все равно наказание слишком суровое, и мы должны пересмотреть приговор, – продолжал настаивать Николай.

– Я никому ничего не должен! – громко произнес Локотков. – И считаю вопрос закрытым.

Он наполнил стаканы водкой и, глядя в глаза Николая, подытожил:

– Все!

И поставил на пол пустую бутылку рядом с двумя выпитыми прежде…

Лодка выкатилась из зарослей тростника, и Николай поднял весла. Гладь небольшого озера расстилалась перед охотниками. Несколько уток замерли на воде в полусотне метров от лодки.

Торганов показал на них рукой:

– Вон они. Можете стрелять.

– Я не убийца, – шепотом ответил Пал Палыч, оглядывая взглядом все пространство вокруг.

– Дичь только на лету бьют, – объяснил академик Локотков и махнул рукой Николаю: – Давай-ка, любезный друг, обратно в камыши загребай.

Лодка снова въехала в заросли травы и остановилась. И сразу же Торганов уловил посторонний звук, что-то прошуршало невдалеке, спаниель замер, потом раздался всплеск – все трое обернулись и увидели разгоняющегося селезня с изумрудной шеей. Утка начала быстро размахивать крыльями, побежала по воде и взлетела.

Локотков вскинул ружье и выстрелил. Подбитый селезень плюхнулся в озеро и забил крылом о воду. И сразу же вокруг захлопали десятки крыльев, из травы к небу рванули утки, несколько пронеслись прямо над лодкой. Пал Палыч выстрелил дважды, а потом грохнуло ружье академика.

Торганов продолжал сидеть.

– Кажись, промазал, – выдохнул академик и, посмотрев на Николая, удивился: – А ты чего не стрелял?

– Не успел.

Спаниель прыгнул в воду с кормы лодки и отправился искать сбитых птиц. Вскоре он вернулся с первой уткой, подстреленной его хозяином. Академик взял добычу и положил ее на дно лодки возле ног Торганова. Утка с изумрудной шеей была еще жива, и ноги ее мелко дрожали, словно она хотела убежать.

Спаниель принес, одну за одной, еще трех убитых птиц. Локотков удивился.

– Надо же, – сказал он, – я точно знаю, что промахнулся во второй раз. Стало быть, вы, Пал Палыч, трех двумя выстрелами взяли.

Шабанов промолчал, перезаряжая ружье.

– Ну, что – с почином нас, господа! – провозгласил академик. – А сейчас рекомендую скрытненько в другое место перебраться.

К полудню они настреляли два с половиной десятка уток и на том решили остановиться. Начался дождь.