Темница тихого ангела

А на подоконнике в наполненной водой трехлитровой банке стоял большой букет желтых цветов пижмы. Вероятно, для того, чтобы отпугивать мух.

– Отдыхайте, – сказала хозяйка, – а я пойду, ужин соберу. Меня отпустило уже.

Но Татьяна не дала ей подняться и сама вышла из комнаты. Николай поспешил следом, старушка лишь успела сказать ему вслед:

– Не обижай жену: она у тебя ангел. – Улыбнулась и добавила: – Тихий ангел…

Торганов прикрыл уже распахнутую дверь, обернулся к хозяйке и кивнул:

– Я знаю.

Произнес спокойно; от этих слов стало легко и радостно на душе, потому что Николай только сейчас явственно осознал – то, в чем признался сейчас, известно ему давно-давно, только зачем-то он скрывал эту истину, обманывая себя неизвестно зачем все никчемные годы своей не нужной никому жизни.

С ужином решили не спешить. Татьяна продолжала заниматься грибами, а Торганов наколол дров и затопил баньку. Потом и он чистил грибы, нарезал их и нанизывал на ниточки. Хозяйка сидела рядом и делала то же самое, поглядывая изредка на гостей, и улыбалась чему-то. Первой отправилась в баньку Таня с сумкой в руке, и вернулась оттуда уже без парика, в веселенькой маечке и в короткой узкой юбке, которую Николай приобрел для нее в Москве и за которую теперь было неловко: словно он специально выбирал юбочку покороче. Он сразу отвернулся, чтобы Татьяна не подумала, будто он любуется ее ногами.

Но она подошла и стала выкладывать на стол колбасы и сыр в вакуумной упаковке, какие-то рулеты, печенье, пластиковый контейнер со свежей клубникой и бутылку с ананасовым соком – все, что купила для нее в Вологде жена Вальки Серегина.

– Вот, – произнесла Таня, глядя на Торганова, – обнаружила в своей сумке.

Уже смеркалось. А когда Николай, распаренный, вышел из бани, было уже совсем темно и прохладно. Ужинали в доме при бледном свете керосиновой лампы.

Когда сели за стол, хозяйка вспомнила, что у нее есть бутылка беленькой, и если гости хотят, то она сейчас достанет.

– Я хочу, – тут же согласилась Татьяна.

Она в два глотка выпила рюмку и поморщилась.

– Горькая? – спросила старушка.

– Для меня теперь все сладкое, – прошептала Таня и так же тихо рассмеялась.

И попросила больше водки ей не наливать.

Ужинали недолго. Хозяйка честно призналась, что керосин надо экономить. Николай не рассчитывал на то, что они останутся здесь ночевать, но покидать этот дом не хотелось, тем более никто и не гнал их.

– Я вам в спаленке постелила, – сказала старушка.

Спаленка была отгорожена от большой комнаты ситцевой занавеской и походила на тесный альков, в котором едва умещалась кровать с металлическими спинками.

Торганов вышел во двор, нашел в машине пачку сигарет и зажигалку, пристроился на ступеньках крыльца и выкурил подряд штуки три, глядя на звезды. Вокруг было темно и тихо.

Он вернулся в дом, в котором тоже властвовала тишина, едва брезжила лампадка перед иконой, ничего не освещая вокруг себя. Николай на ощупь пересек комнату, оказался за ситцевой занавеской, разделся в темноте, сбросив одежду на пол. Лег в постель и шепнул:

– Спокойной ночи!

– Боюсь заснуть, – так же тихо ответила Таня, – вдруг проснусь, а вокруг те страшные стены. Но все равно этот сон – самый лучший в моей жизни. Такого счастья у меня никогда не было.

– Потом будет еще лучше, – шепнул он.

– Я помолилась перед сном, попросила счастья и добра для всех. Для Алексея Романовича особенно, ведь он так много сделал для меня.

Николай вспомнил Шамина, и ему стало вдруг обидно, горько, вдруг жалко Таню, которая рано или поздно узнает о смерти единственного человека, который бился за ее свободу все эти годы и погиб ради нее. Но ведь еще ничего не закончилось, опасность по-прежнему идет по пятам и подкарауливает за каждым углом. Теперь надо скрываться, по крайней мере, Татьяне надо будет где-то прятаться. Он постарается добиться помилования, а если ничего не получится, то должен помочь ей скрыться за границей.

Зазвонил телефон. Торганов опустил с кровати руку, нащупал на полу брюки, вытащил мобильник, посмотрел на номер, высветившийся на экране. Звонила Алиса.

– Слушаю, – ответил он.

Но Алиса молчала в ответ.

– Говори, – потребовал он приглушенным шепотом.

– Прости меня, если можешь, – услышал он. – А если не можешь, то не надо презирать. Я сама страдаю от своей глупости.

– Никто тебя не презирает.

Неожиданно Торганов понял, что Алиса, пожалуй, единственный человек, который может помочь Татьяне. Не она сама, конечно, но она сможет упросить отца. Человек он очень влиятельный, тем более что занимается юридическими вопросами. Шабанов наверняка не откажет дочери и поможет. Он ей ни в чем не отказывает: Николай знал это точно.

– Я тебя не презираю, – повторил он, – я даже кое о чем хочу тебя попросить, когда вернусь.

– Когда ты вернешься?

– Может быть, завтра.

– Я буду тебя ждать. У меня еще и сестра завтра прилетает.

– Какая еще сестра? – удивился Торганов, зная, что еще совсем недавно никакой сестры у Алисы не было.

Это он знал точно.