Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Крестовый поход объявили, воспользовавшись убийством монаха как предлогом, и теперь Иннокентий III поставил во главе похода другого цистерцианского полководца, назначив папским легатом и военным предводителем Арнольда Амальрика. Чтобы заручиться теплым местечком крестоносца в раю, всякому требовалось посвятить ратной службе лишь сорок дней, хотя на деле потребовались многие годы, дабы довершить маниакальное истребление всех инакомыслящих в столь обширном крае.

Крестовый поход начался с публичной исповеди и покаяния графа Тулузского, присягнувшего во всем следовать указаниям церкви и вместе со своими вассалами не пожалеть сил и крови на истребление катаров. После чего он повел своих рыцарей из Тулузы в Монпелье, чтобы присоединиться к растущему крестоносному воинству.

Первым их нападению подвергся город-крепость Безье, чьи граждане из сочувствия к кротким согражданам-катарам не пожелали открыть ворота. Все знали, что катары составляют лишь ничтожное меньшинство населения Безье и обликом своим никак не выделяются среди соседей-католиков. Как же крестоносцам понять, кого из них убивать? Сей вопрос представили на суд Арнольда Амальрика. Ответ папского легата вошел в анналы истории военного искусства и религии, как один из самых памятных: «Убивайте всех, – изрек он. – Бог сам разберется, где свои».

Когда крестоносное войско вломилось в город, мужчины Безье находились на стенах, а исповедовавшие католичество женщины, дети и старики укрылись в церквях, чтобы помолиться и в надежде обрести там убежище. В огромном храме Святой Марии Магдалины сгрудилось семь тысяч человек. До слуха коленопреклоненных верующих звуки доносились сразу с двух сторон: перед ними два католических священника отправляли мессу, а позади крестоносцы рубили запертые засовами церковные врата топорами. Когда же врата рухнули, приказ папского легата исполнили буквально.

Разя мечами и топорами направо и налево, убийцы прокладывали себе путь к святилищу, оставляя за собой реку крови. Наконец, они добрались до алтаря и католических священников. Один из них заслонился воздетым над головой распятьем, а второй – потиром с вином, приготовленным для таинства обращения в кровь Спасителя. Обоих порешили на месте.

За кровопролитием последовало мародерство. Когда же удалось восстановить подобие порядка, военачальники объявили, что все трофеи надлежит сдать, дабы покрыть расходы на крестовый поход. Опьяненные кровью солдаты впали в ярость. Уж если им не достанется завоеванное добро, так пусть же оно не достается никому. И они подожгли город.

На исходе дня победы папский легат сменил меч на перо, дабы начертать донесение Папе Иннокентию III: «Сегодня, Ваше святейшество, мечу были преданы двадцать тысяч горожан всякого возраста и пола». Мы слишком отдалены временем от этого дня, чтобы постичь, что подобное можно было написать с гордостью и чувством исполненного долга в расчете на заслуженную похвалу – каковой сие деяние и удостоилось. Двадцать тысяч человек истребили в один день, – а ведь все они, кроме пары сотен, были богобоязненными католиками. Так зародился безумный принцип, руководивший грядущими инквизиторами, провозглашавшими, что лучше предать огню сотню невинных, нежели позволить хоть одному еретику ускользнуть безнаказанно.

Но все это были еще цветочки. Безумие усугублялось. Командующим папский легат назначил Симона де Монфора – предводителя норманнов, в свое время с восторгом включившегося в надругательство над Константинополем. С полнейшего одобрения церкви де Монфор просто предавал мучительной смерти в огне всякого, в ком распознал или хотя бы заподозрил катара. Впрочем, захватив крепость Брам, он с полнейшего одобрения отцов церкви уготовил нескольким сотням пленных совершенно иную участь стать психологическим оружием. Когда все они были связаны, он повелел отрезать всем пленным носы заодно с верхней губой, а глаза выколоть. Лишь одному-единственному из несчастных оставили единственный глаз, чтобы он мог послужить поводырем. Затем ослепленных пленников выстроили за ним, заставив каждого положить ладонь на плечо впередистоящего. И тогда истерзанных людей, испытывающих жесточайшие страдания от своих необработанных и кровоточащих ран, выгнали на дорогу, ведущую к городу Кабаре. Их приход достиг цели, посеяв страх в сердцах защитников города и значительно уменьшив их запасы продовольствия – ведь на руках у них оказались сотни беспомощных людей. Подводя итог предводительству Симона де Монфора, историк Зо Олденбург констатировал: «…приходится признать, что воинство Христово вряд ли могло сыскать себе командира, менее достойного звания христианина».

Одним из городов катаров, оказавших упорное сопротивление, был Альби, граждане коего называли себя альбигойцами. По мере распространения слухов об их стойкости, они мало-помалу начали олицетворять сопротивление катаров. От них-то и пошло название этого варварского предприятия, чуть прикрытого ханжескими оправданиями и сохранившегося в памяти потомков как Альбигойский крестовый поход.