Архиепископ же Иосия проследовал в Рим, дабы уведомить обо всем Папу, но тому скверные новости уже принесли посланцы из Генуи. И без того тщедушный и больной старик, Урбан III был просто не в состоянии снести такой удар, впал в черную меланхолию и 20 октября скончался. Его преемник, принявший имя Григория VIII, разослал призыв к крестовому походу всем христианским государям, напоминая, что падение Иерусалима и утрата Животворящего Креста Господня – прямое следствие того, что прежде они пропустили папские мольбы мимо ушей, предпочитая свои мелкотравчатые свары войне за Бога и Спасителя. Теперь же им надлежит искупить прошлые грехи, приняв крест священного похода. Любой крестоносец будет вознагражден полным отпущением грехов и вечным блаженством на небесах. Далее Папа провозгласил, что каждую пятницу в ближайшие пять лет надлежит блюсти строгий пост, а по средам и субботам подобает воздерживаться от мяса. А дабы подчеркнуть самоотверженность владык церкви, добавил, что и он, и все кардиналы, и все их родственники будут поститься еще и каждый понедельник.
Григорию VIII так и не довелось узнать, какие плоды принесли его старания, ибо сам он скончался, проведя на Престоле Петровом всего два месяца. Видимо, из-за паники по поводу утраты Иерусалима на выборы преемника ушло менее двух суток. Новый Папа нарек себя Климентом III. Прибегнув к более непосредственному, личному общению, нежели его предшественник, Климент III послал архиепископа Иосию Тирского продвигать крестовый поход к Генриху II Английскому и Филиппу Августу Французскому, а сам обратился к Фридриху I, государю Священной Римской империи, повсеместно известному как Фридрих Барбаросса.
Иосия Тирский застал английского и французского королей в один из тех редких моментов, когда оба были вместе – на сей раз обсуждая в Жизоре условия перемирия. Те уже ведали о падении Иерусалима, описанном во всех подробностях в письмах патриарха Антиохийского и Генрихова сына Ричарда, графа Пуату, уже успевшего принести обет крестоносца. Оба короля согласились лично принять участие в крестовом походе, предусмотрев в своем соглашении даже такие детали, как белые кресты для англичан, красные – для французов и зеленые – для фламандцев.
Генрих II Английский обложил всех подданных «саладиновой десятиной», попросив помочь в ее сборе тамплиеров, уже ставших опытными мытарями. Однако каковы же были их гнев и смущение, когда тамплиер брат Гилберт Хокстон попался на том, что без зазрения совести запускал руку в собранные средства. Очевидно, Генрих не винил в преступлении одиночки весь орден храмовников, поскольку не придал жалобе архиепископа Кентерберийского на тамплиеров ни малейшего значения.
Архиепископ получил письмо от рассерженного Конрада де Монферра из Тира. Судя по всему, тамплиеры растратили еще не все деньги, полученные от Генриха Английского в качестве епитимьи за убийство предшественника архиепископа – Томаса Беккета. Конрад требовал, чтобы эти средства передали ему для покрытия расходов на оборону
Тира, но Великий Магистр де Ридфор, не дав и ломаного гроша, непоколебимо стоял на своем. Конрад просил, чтобы архиепископ Кентерберийский и король Генрих приказали тамплиерам выдать деньги, но Генрих вмешиваться отказался – вероятно, потому что на месте де Ридфора поступил бы точно так же.
Приготовления к крестовому походу в Англии понемногу продвигались и шли бы еще лучше, если бы не темперамент принца Ричарда. Не вынося непокорности, будь там хоть трижды крестовый поход, он считал своим долгом наказать кое-кого из норовистых подданных в своем графстве Пуату, бросивших вызов его власти. После, вколотив в головы подданных малость ума, надумал отправиться в карательную экспедицию против графа Тулузского, что рассердило Филиппа Августа, в ответ посягнувшего на земли короля Генриха в Берри. Это, в свою очередь, разъярило Генриха, напавшего на французские территории короля Филиппа Августа. Ричард, среди добродетелей коего не числилось ни крупицы сыновней любви или уважения к отцу, без колебаний заключил альянс с Филиппом Августом против короля Генриха. Упоительное религиозное единомыслие, достигнутое в Жизоре с легкой руки архиепископа Тирского, выродилось в тривиальную междоусобицу.