К несчастью для короля Ги, той же осенью его посетил и нежеланный гость в облике мора. В числе жертв эпидемии оказалось все королевское семейство, в том числе жена Ги королева Сивилла и две их дочери. Ги же был королем Иерусалимским только в качестве консорта королевы Сивиллы, и теперь возник вопрос, обладает ли он вообще какой-либо властью. И никто не прикладывал таких стараний, чтобы все уразумели шаткость положения Ги, как Конрад де Монферра, внезапно снова преисполнившийся чаяний стать королем Иерусалимским. Теперь законными государями стали младшая сестра королевы Сивиллы Изабелла с мужем Годфруа де Тороном. С Ги остались только его друзья-тамплиеры, постаравшиеся донести до всех и каждого, что у Конрада нет никаких прав притязать на иерусалимский престол.
Конечно, они были правы, но у Конрада имелся план по устранению этой проблемы. Если брак Изабеллы с Годфруа де Тороном расторгнуть, ей придется выйти замуж за Конрада – вот тогда-то Конрад сможет с полным правом возложить на себя венец государя. Местным баронам, недолюбливавшим Годфруа де Торона, план пришелся по душе. Они не забыли, как он покинул их, во весь дух помчавшись в Иерусалим, чтобы преклонить колени перед королем Ги. По их мнению, столь миловидный человек не мог быть настоящим мужчиной, а уж его общеизвестная противоестественная склонность к сильному полу означала, что он вряд ли оставит наследника.
Годфруа, ненавидевший обострения отношений любого рода, поспешно обещал заявившимся к нему воинственным баронам, что никоим образом не станет противиться их планам. Однако Изабелла отказалась напрочь. И что с того, что Годфруа питает страсть к мужчинам? Зато он всегда был добр к ней, безупречно галантен и щедр по натуре. Сверх того, он ей почти ровесник, а выходить за напыщенного тирана, годящегося ей в отцы, Изабелла нисколько не хотела. Тогда бароны обратились к матери Изабеллы, жаждавшей стать тещей короля, и та подтвердила перед отцами церкви, что Изабелла вступила в брак по принуждению – в конце концов, ей тогда было всего одиннадцать лет от роду. Зная плотские предпочтения Годфруа, она заявила, что он, вероятно, так и не приступил к исполнению супружеского долга, хотя с той поры прошло несколько лет. Архиепископа Кентерберийского просили объявить один брак недействительным и заключить другой, но тот отказался, сославшись на то, что у Конрада уже имеется жена в Константинополе, а он вовсе не собирается осенять церковным благословением явное двоеженство.
Ничуть не смутившись, Конрад со своими сторонниками обратился к архиепископу Пизанскому. Изложенные ему религиозные аргументы сводились к тому, что в благодарность Пизе и архиепископу лично Конрад предоставит пизанским негоциантам весьма серьезные торговые привилегии, что утвердит положение архиепископа дома, ибо в сундуки упомянутых негоциантов, к числу каковых принадлежит и семейство самого архиепископа, потекут баснословные прибыли. Тотчас же решив, что Богу угодно сделать Конрада королем Иерусалимским, архиепископ согласился аннулировать брак. Помолвка состоялась через пару недель, и по объявлении о ней возмущенный архиепископ Кентерберийский провозгласил анафему и отлучение Конрада иже его клевретов. Это никого не озаботило, поскольку неутихающий мор через несколько дней унес жизнь и самого английского архиепископа. Король Ги дал выход собственному гневу, швырнув Конраду перчатку, дабы Господь рассудил их в честном бою. Конрад, уже одержавший явную победу и потому не видевший резона рисковать головой, вызов презрел. Свадьба состоялась.
Теперь Ги де Лузиньяну, на стороне которого остались только тамплиеры и крохотный отряд английских крестоносцев, осталось цепляться лишь за последний клочок надежды: его род ле Брен де Лузиньян принадлежал к числу важных вассалов и добрых друзей короля Ричарда Английского. Развенчанному королю оставалось только хранить покой и молиться о благополучном прибытии человека, которому суждено было стать самым колоритным и легендарным крестоносцем из всех.
ичард Английский и Филипп Французский являли собой весьма живописную парочку: рослый, могучий Ричард с длинными золотисто-рыжими волосами и пылающим взором – и двадцатипятилетний, на восемь лет моложе Ричарда, кривой на один глаз коротышка Филипп с непокорными кудрями. Яркий, неукротимый Ричард великолепно знал военное искусство и обожал рукопашный бой. Филипп же, более тяготевший к политике и дипломатии, нежели к войне, держался бесстрастно, себе на уме. А общей для обоих чертой было их взаимное недоверие – потому-то им и пришлось выступать в крестовый поход вместе: ни один не желал удалиться вместе с армией, покинув свою страну на милость другого. То ли любовь, то ли похоть, много лет назад толкнувшая их друг другу в объятья, давным-давно прошла.