Темно-синий

Я выпрямляю спину, как сделала бы Дженни, если бы знала, что сплетни распускают про нее. Ну будут они шептаться, когда увидят тебя, говорю я сама себе, ну и что? Я решаю притвориться, что они все шепчутся из-за того, что недавно со мной случилось невероятное происшествие: я оказалась единственной выжившей после самой ужасной авиакатастрофы в мире, или спасла двенадцать котят из горящей многоэтажки, или нашла лекарство от рака в старой жевательной резинке, прилипшей к подошве моей кроссовки. Я притворюсь, что они уставились на меня глазами размером с теннисные мячи, потому что они просто поражены.

Только все совсем не так. Все просто болтают друг с другом, собираются в кучки и курят, и никому нет дела. Мое появление не производит никакого события в Круге, которое привело бы к резкой остановке. Не наступает даже секундной паузы. Никто вообще не смотрит мне вслед… ну, один смотрит.

Джереми собрал свои волосы в хвост, и они не падают ему на глаза. Он пялится на меня, как мальчик, смотрящий фильм: интересно, что же будет дальше.

Я хочу что-нибудь ему сказать. Боже, просто долбаное «привет» или вроде того. Или, может, «я просто задница или что ты там про меня думаешь». Но мне сводит кишки, я опускаю подбородок к груди и поскорее убираюсь от Круга, иду к заднему входу Крествью-Хай.

Мне надо пройти мимо класса искусств до своего шкафчика. Мне нравится, как он пахнет из коридора — вязко, пыльно и прохладно, как свежий комок глины. Я стою за дверью, подглядывая в комнату.

У преподавателя по искусству огромная белая борода, имеющая вид перевернутого вверх тормашками треугольника, упирающегося в его грудь. Дети зовут его Дедушка Смурф. Раздается смех, когда горшок сваливается с гончарного диска в задней части класса.

Я слышу, как ко мне приближаются шаги. Стук тяжелых подошв приводит меня в боевую готовность, потому что я понимаю, что это учитель. Так, так, нечего тут шататься, ты, маленький вредитель. А ну иди в класс, и лучше прямо сейчас, пока не прозвенел первый звонок, и вообще, почему ты идешь не в библиотеку? Но как только я делаю первый шаг, я вижу их. Синие ковбойские сапоги со звездами.

— Эй! — орет Анджела Фрисон.

— Эй, привет, — бормочу я.

— Ты бросила биологию или что? — Она хмурится.

Я замечаю, что она долго не стриглась и в это утро ее волосы, похожие на лепестки ромашки, торчат еще больше, чем обычно.

— Нет. — Я пожимаю плечами.

— Ты что, думаешь, я буду тащить тебя на себе весь семестр? — визжит Анджела.

Я моргаю. «Я не думала, что…»

— Я сделала все лабораторные работы, пока тебя не было. Я не позволю тебе зарабатывать дополнительные баллы за свою работу. И Уикман не позволит. И я не собираюсь проводить остаток семестра, помогая тебе догнать класс. Так что даже не проси.

Когда Анджела набрасывается на меня, я представляю, что мы вовсе не в коридоре, а в комнате для вскрытия. Я растянута на хирургическом столе, огромная буква «У» нарисована на моей голой груди, в том месте, где она будет меня распарывать, голова обрита сзади, откуда она вытащит мой мозг. На Анджеле надет ее халат мясника, весь забрызганный кровью.

— Я знала, что ты вообще не будешь мне помогать, — говорит она, натягивая латексные перчатки. — Ты изначально рассчитывала на то, что я все буду делать в одиночку.

— Мне очень жаль, — говорю я с насмешкой. Усаживаясь за парту, я нарочно сваливаю поднос с разделочными ножами Анджелы на пол. — Я не хотела тебя всем этим тревожить. Я больше не буду тебя доставать. — Я вскакиваю на ноги и отхожу от ее стола.

— Куда ты собралась? — визжит Фрисон. — У меня же баллы, помнишь?

— Да, черт возьми, у тебя баллы, — говорю я.

Я натягиваю свою футболку и выхожу из разделочной комнаты.

Я смеюсь, думая обо всем этом, и это злит Анджелу еще больше. Но я должна признать, я никогда не видела ее такой прекрасной, как в тот момент, когда она извивается и орет на меня:

— Я серьезно, Аура. Я за тебя не отвечаю!

То, что она истерит из-за такой ерунды, заставляет меня чувствовать, что жизнь может и правда, честное слово, стать нормальной.

26