Темно-синий

— Нелл, — защищаясь, говорю я. Я чувствую себя так, будто это моя собственная мама меня разносит в пух и прах. Интонация получилась какая-то просительная, которую я ненавижу.

— Нелл, — передразнивает она, словно мы с ней по очереди прыгаем через веревочку. — Можешь не говорить — у тебя неприятности. — Она произносит это резким тоном, словно она какой-нибудь рабовладелец с кнутом. Но глаза за стеклами очков широко раскрыты, как будто женщина немного боится, не попала ли я вправду в беду.

— Может, и так, — бросаю я в ответ, думая о маме и о мутном приливе, грозящем затопить берег.

Нелл вздыхает, качает головой, трет подбородок. Ее взгляд с силой пинка ногой натыкается на доску у меня в руках.

— Что, с мальчиком? — подначивает она.

Это сразу же выводит меня из себя. Неожиданная сливочная сладость комплимента Джереми — неужели он со мной флиртовал? — теряет всю свою прелесть. Я нашла на пляже золотое кольцо, и вдруг оказалось, что от него зеленеет палец. Меньше чем за две минуты Нелл испортила все.

— Забудь, — наконец говорит она. — Не бери в голову. Мне когда-то тоже было пятнадцать. Еще до Гражданской войны.

Похоже, она больше на меня не злится. Она оборачивается и заходит обратно в студию. Я следую за ней, и она говорит уже о работе: «Столько всего нужно сделать перед этой выставкой…» Но это же Нелл. В психологии таких называют личностями А-типа. Если бы она родилась собакой, то точно одной из тех мелких шавок, которые тявкают так, что уши закладывает, и просто не знают, когда надо остановиться.

Нелл быстрым шагом идет к своему столу. На ней широкие брюки из шотландки и белая блузка с высоким открытым воротом, на шее массивные нефритовые бусы. Невообразимо опрятная, собранная, драйвовая. Представить не могу, чтобы она когда-нибудь допустила ошибку — стала встречаться не с тем парнем, свернула не в тот переулок на своей машине или даже забыла зонтик в кинотеатре. Она выглядит как отлично сохранившаяся фарфоровая ваза династии Мин за стеклом. «Не трогайте, не трогайте, уберите свои грязные руки».

Ее студия располагается в кирпичном здании, таком старом, что, когда в него заходишь, не можешь отделаться от ощущения, что шлепаешь кедами не по доскам пола, а по десятилетиям. А что вы хотели — центр города, историческая часть. Самое классное в студии — это то, что Нелл всегда развешивает по стенам самые последние работы. Прошлым летом тут все просто ломилось от невест, в основном в воздушных, словно десерт, белых платьях, занимающих большую часть кадра. В сентябре — от домашних животных, солидных пожилых котов и шебутных дворняг, так точно и в нужный момент снятых, что характеры прямо проступали на их мордах. («Люди просто дуреют, когда дело касается их домашних питомцев», — пожав плечами, сказала Нелл в ответ на мою попытку похвалить ее снимки.)

Сейчас в студии везде висят забранные в рамки черно-белые фото, такие старые, что кажется, будто я перенеслась назад во времени. Как будто сейчас шестьдесят девятый: вот тут старый «фольксваген-жук» — у этой штуки мотор был сзади! — весь обклеенный наклейками, а вот женщина (табличка под фотографией утверждает, что это автопортрет) с длинными гладкими волосами и в такой короткой юбочке, что ее едва видно. Еще фото: натюрморт, но вместо яблок и апельсинов тут «защепки» для сигарет с марихуаной и значки — эмалированные цветы и символы мира «куриный след» с подписями: «Остановите военную машину», «Мы против призыва» и «Нет массовому убийству во Вьетнаме!».

— Что это такое? — спрашиваю я, показывая на фотографии.

— А, фотографии для выставки. — Нелл вздыхает. — Никак не могу отобрать нужные.

— Для выставки?

— Ну да. — Она отмахивается, как будто это для нее ничего не значит — ну вытащила проветриться старые фотографии, и что с того? — Для намечающегося глобального действа, из-за которого весь город на ушах стоит.

— Вы будете участвовать?

— Да, — улыбается Нелл, садясь за стол. — Немного отвлекусь от семейных портретов, благодаря которым оплачиваю счета.

— И какая тема? — спрашиваю я, не понимая общей идеи.

— Тема. — Нелл фыркает. — Моя… жизнь.

У меня волосы дыбом становятся. Глаза шарят по фотографиям, словно какой-нибудь вор по шкафам в поисках ценностей.

— Ваша жизнь? — недоверчиво переспрашиваю я.

— А что? — Нелл смеется. — Думаешь, старуха вроде меня никогда не курила травку и не попадала за решетку во время антивоенной демонстрации? — Она улыбается и наматывает на палец прядь белых волос.

— А это кто? — спрашиваю я, показывая на одну из фотографий.

Сердце бьется где-то в горле. Но я говорю не о молодой Нелл в закрытом купальнике, а о девочке, которую она обнимает, — лет двенадцати-тринадцати, с длинными черными волосами. Они смеются — похоже, они случайно упали на пляже, запутались в ногах друг друга и не могут встать. Они все в песке с ног до головы и выглядят просто невозможно счастливыми, как будто не они только что хорошенько грохнулись, наверняка пообшибав другу локти и колени.