Темное безумие

— Да, простите. Как я сказала, смена часовых поясов. — Будучи врачом, который хотел поговорить с этой пациенткой, я должна была знать о ее состоянии. Ясно, что доктор Коллинз удивлен моей неосведомленностью. И я шокирована тем, что об этом не было упомянуто ни в одной из статей в интернете.

Ответы неудержимым потоком приходят ко мне. Неясное чувство, которое я всегда ощущала возле Грейсона, внезапно обрело объяснение. Именно это он скрывал.

Еще раз пользуясь проявленным ко мне доверием, я говорю:

— Доктор Коллинз, я знаю, что это очень большая просьба, но раз уж я проделала этот путь, могу ли я получить доступ к ее медкарте?

Он внимательно меня изучает.

— Это крайне большая просьба, но я склонен удовлетворить ее. — Он смотрит на Ребекку. — Думаю, в данный момент, это навряд ли может ей навредить.

— Спасибо…

— При условии, что вы будете полностью честны со мной, — заканчивает он.

Момент истины.

— Ее сын — мой пациент.

На его лице появляется понимание.

— Я не знал, что у нее есть сын. — Он думает о чем-то еще недолгое время, затем поворачивается к настенному экрану. Он совершает ряд действий, ругает технологии, а затем берет в руки мобильный телефон. — Эмили, не могли бы вы подойти в палату Бекки Салливан?

Я скрываю свое удивление.

— Еще раз спасибо, доктор Коллинз.

Он смотрит на часы.

— Я надеюсь, она будет в надежных руках во время вашего визита, — говорит он, подразумевая вопрос.

Я киваю.

— Конечно.

— Я вернусь, как только закончу обход.

И я остаюсь наедине с матерью Грейсона.

Я подтягиваю стул ближе к ней и складываю руки на коленях.

— Привет, Ребекка. Или тебе больше нравится Бекки? — Она остается в кататоническом состоянии. Как долго длятся эпизоды? И как часто?

Дверь открывается, и женщина — я полагаю, Эмили — вкатывает тележку в комнату. Она заходит в систему, давая мне доступ только к файлам Ребекки.

— Когда закончите, просто нажмите сюда. — Показывает она на экране.

Я благодарю ее и приступаю к работе, начиная с самых ранних записей. Будучи психологом, я изучаю историю болезни Бекки с профессиональной точки зрения. Ее поведение на протяжении многих лет, согласно данным, по характеру похоже на поведение многих, страдающих шизофренией. Болезнь обнаружили рано, в подростковом возрасте, так как в анамнезе имелась установленная история психических заболеваний. И, как и многие другие, Бекки то продолжала, то прекращала лечение. К девятнадцати годам она окончательно отказалась от лекарств.

Я оцениваю ее как врач. Понимаю ее поведение и даже почему она прекратила лечение. Но как человек, я ненавижу эту женщину.

На личном уровне — потому что я знаю и люблю ее сына — я хочу встряхнуть ее, потребовать ответа, почему она отказалась от лекарств, решив вместо этого заняться самолечением. Здесь было множество отчетов о передозировке героином. Сложить ее болезнь и наркотики — и это создаст невыносимо токсичную обстановку для ребенка.

Это подтверждается другими записями, рассказами о домашнем насилии. Синяки, ушибы, переломы костей. В карте не указано имя парня или супруга… невозможно определить, был ли в этом замешан биологический отец Грейсона. Но я с болью могу предположить, что Грейсон также подвергался насилию.

Большинство пациентов, страдающих психическими заболеваниями, занимаются самолечением, и все же к Бекки я отношусь с большим вниманием. Я отношусь к ее действиям строже.

Я всего лишь человек.

— Я лечила вашу болезнь у нескольких пациентов, — говорю я вслух, хотя знаю, что она не ответит. — Если бы вы были моим пациентом, я бы позаботилась о том, чтобы вы получили необходимое лечение. Возможно, сегодня вы бы даже жили здоровой жизнью, все еще в обществе, могли функционировать и вносить свой вклад.

Я переключаю экран и открываю другой файл. Он датируется примерно тем временем, когда Грейсон, возможно, жил с ней.

— А поскольку вы были матерью, я бы позаботилась о том, чтобы ваш ребенок не пострадал. Полагаю, в этом можно винить врачей. О Грейсоне должен был кто-то позаботиться.

Краем глаза я вижу, как Бекки моргает.

Это первое движение, которое она сделала с тех пор, как я вошла в комнату. Я поворачиваюсь к ней лицом.

— Грейсон, — говорю я снова.

Моргание.

Как можно незаметнее, я оглядываю комнату и замечаю камеру в углу над дверью. В большинстве учреждений есть видео для наблюдения за пациентами, но не аудио. Я не уверена, что данный госпиталь следует этой политике, но прямо сейчас готова рискнуть.

Я подкатываю тележку ближе к Бекки. Она сжимает подлокотник, пальцы ее побелели.

— У тебя был сын, Бекки. Его звали Грейсон.

Еще пара неистовых морганий дали мне понять, что она слушает.

— У тебя была несчастная семья, не так ли? Сестра, которая перестала заботиться о тебе, когда перестало приходить пособие. Брат, который издевался над ними и торговал ими. Которому ты продала собственного сына… ради чего? Денег? Наркотиков? Или просто потому, что забота о Грейсоне стала невыносимой?

Ее рот дергается, все лицо странно искажается. Затем я слышу:

— Демон.

Это слово едва слышнее вздоха, но я его слышала. На всякий случай я еще раз повторяю его имя.

— Грейсон.