Темное безумие

Существует явление, сила, которая притягивает все, что имеет массу, друг к другу. Гравитация, которую мы каждый день принимаем как должное, — это беспрекословный закон.

Сила тяжести.

Два объекта сталкиваются друг с другом и повреждения не предотвратить, потому что этот закон нерушим.

То же самое относится к действиям Грейсона, его грехи создали черную дыру в системе правосудия. Он мчится к своей судьбе со сверхзвуковой скоростью, и нет внешней силы, достаточно сильной, чтобы остановить это.

Даже я не столь сильна.

— Лондон?

Обеспокоенный голос Лейси вырывает меня из мыслей, и я перевожу взгляд с телефона на секретаршу.

— Надзиратель Маркс уже на пути сюда, — говорит она таким же усталым голосом, как и я. Она опускает трубку телефона. — Мне жаль.

Со вздохом кидаю мобильник в сумочку.

— Тогда тебе придется поговорить с ним лично. Ты справишься. — Я натянуто улыбаюсь. — Просто скажи, что моему пациенту понадобилась неотложная помощь.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть сомнение на ее лице. Я не из тех, кто сбегает. Несмотря на прорыв на сессии с Сэди, я считаю, что продолжать встречаться с Грейсоном — неправильно.

Сэди хочет, чтобы я погрузилась глубже. Но я не хочу утонуть.

А в нем я тону.

До недавнего времени я могла забыть о прошлом, не боясь, что оно повлияет на мою карьеру, и я знаю, что во всем, что происходит сейчас, виноват Грейсон. Я не хочу противостоять своим страхам. Я хочу, чтобы они вернулись в темный угол и сгнили там.

Я смогу подготовить материалы для суда, просмотрев записи с сеансов. Я подготовлю заключение, а затем забуду это дело и пациента, заперев мысли о них в дальнем темном уголке, где им самое место.

Приняв решение, я уже от него не отступаю.

— Это все? — спрашиваю я, уже поворачиваясь, чтобы уйти. Мне нужно уехать отсюда до их прибытия.

Она поднимает палец.

— Еще кое-что. Детектив Фостер оставил кучу сообщений. Хотите перезвонить?

Имя мне незнакомо.

— Нет. По крайней мере, не сейчас. Если он позвонит снова, попросите его связаться со мной по электронной почте. — Я получаю много ходатайств от следователей и сотрудников правоохранительных органов, и просто отвечаю на них все.

— Будет сделано, — отвечает Лейси. — Постарайся повеселиться в этот выходной, Лондон.

— Спасибо. Я буду на связи. — Я расправляю плечи, направляясь к лифту, с каждым уверенным шагом решимость и убежденность лишь набирают силу. Я нажимаю кнопку «Вниз», и меня охватывает чувство облегчения, когда серебряные двери открываются.

Мои глаза встречаются с его.

Всего лишь секунда, мгновение времени, но в тот момент, когда наши взгляды встречаются, вся решимость и уверенность ускользают, как какое-то беспозвоночное, в которое я превратилась. Я уношусь отсюда. Я лечу. Пронзительные голубые глаза Грейсона видят меня насквозь, и от них нигде не скрыться.

Надзиратель Маркс что-то говорит, но я ничего не слышу. Мой взгляд попадает в ловушку глаз человека, который отказывается меня отпускать. Постепенно возвращаясь в реальность, я замечаю, что на руках Грейсона больше нет велорукавов.

Его руки обнажены, и становится видно черные и серые рисунки на коже. Татуировки — это щит. Вам приходиться присмотреться, чтобы увидеть, что скрывается под ними. Блестящие шрамы, которые даже чернила не могут скрыть полностью. Я ношу такую же маску.

Когда сила тяжести дает о себе знать, мы бессильны остановить столкновение. Осознание того, что нас затягивает в черную дыру, мало помогает предотвратить неизбежное. Как однажды сказал Грейсон: Мы предназначены друг для друга.

— Лондон, ты уходишь?

Я моргаю, давая себе несколько секунд, чтобы сосредоточиться на мужчине слева от меня. Я поворачиваюсь к Марксу.

— Не сегодня.

Растерянно приподнятая бровь — единственный реакция, которую я замечаю, пока я поворачиваюсь к офису. Не сегодня. Словно зная, что я собираюсь сбежать, Грейсон специально снял один из своих щитов, чтобы заставить меня вернуться.

Мне следует прислушаться к сирене, воющей в голове. Но простая истина заключалась в том, что я не в силах. Он делает меня безрассудной.

Я исчезаю в ванной комнате, примыкающей к офису, в то время как сотрудники тюрьмы приковывают Грейсона наручниками посреди кабинета. Стоя у раковины и держась руками за чистую мраморную чашу, я жду, пока утихнет лязг цепей и замков.

Я даю себе достаточно времени, чтобы вернуть свои щиты на место, затем поднимаю подбородок, вхожу в комнату и киваю задержавшемуся офицеру. Он уходит. От глухого щелчка закрывающейся двери офиса моя спина напрягается, щелчок звучит громко и неотвратимо, словно меня заперли внутри.

Отойдя от видеокамеры, я подхожу к краю стола и прислоняюсь к твердому дереву. Обычно я сижу в кресле ближе к нему, но сейчас мне необходимо отдалиться от него и опереться на что-то.

— Ты не включила запись, — замечает Грейсон.

Он не спрашивает, но я слышу в его голосе вопрос. Я прочищаю горло.

— Когда я провожу психоаналитическую терапию, то предпочитаю не делать запись. Я обнаружила, что, практикуя свободные ассоциации, пациенты лучше реагируют, когда за ними не ведется наблюдение.