Темное дело

Значительное состояние дворянского рода де Симёз, состоявшего на службе у Бургундского дома, восходит к временам, когда де Гизы враждовали с династией Валуа. Ришелье, а затем и Людовик XIV не забыли о том, как преданно служили де Симёзы мятежному Лотарингскому дому, поэтому путь к королевскому двору им был заказан. Тогдашний маркиз де Симёз, закоренелый бургиньонец[9], гизар[10], лигер[11] и фрондер (так уж вышло, что он унаследовал все четыре резона быть недовольным королевской властью), обосновался в Сен-Сине. Этот отвергнутый Лувром придворный женился на вдове графа де Сен-Синя, отпрыска младшей ветви именитого рода де Шаржбёф (одного из самых знатных в старинном графстве Шампань), впоследствии стяжавшей не менее громкую славу, нежели старшая ветвь, и еще большее богатство. Вместо того чтобы сорить деньгами при дворе, маркиз, один из богатейших представителей своего времени, построил Гондревилльский замок и со временем присовокупил к нему близлежащие угодья, расширив тем самым свои собственные – чтобы обеспечить себе отличную охоту. В Труа[12], по соседству с отель-де-Сен-Синь[13] он построил отель-де-Симёз. Долгое время в Труа не было каменных построек, кроме этих двух особняков и резиденции епископа. Свое ленное владение Симёз маркиз продал герцогу Лотарингскому. В правление Людовика XV сын его растратил все накопления и даже часть отцовского состояния, но впоследствии стал командующим эскадрой, а потом и вице-адмиралом и доблестной службой искупил ошибки юности. Последний маркиз де Симёз, отпрыск этого морехода, окончил жизнь на эшафоте в Труа, оставив двух сыновей-близнецов, которые эмигрировали, разделив тем самым участь дома Конде, и в настоящее время находились за границей.

При «великом маркизе» (так в семействе де Симёз именовали предка, воздвигнувшего Гондревилль) рон-пуэн служил местом сбора охотников. По его приказу еще во времена Людовика XIV тут же был построен охотничий домик и назван павильоном Сен-Синь. Деревня Сен-Синь располагалась на краю леса Нодем (искаженное «Нотр-Дам»), и к ней-то и вела аллея вязов, где пес Мишю по кличке Куро́ учуял шпионов. После смерти «великого маркиза» павильон пришел в запустение: вице-адмирал де Симёз чаще бывал в море и при дворе короля, нежели в Шампани, и его сын отдал обветшалую постройку Мишю, где тот и проживал начиная с 1789 года.

То было изящное строение из кирпича, по углам отделанное каменной кладкой с затейливыми резными узорами. Таким же образом были окаймлены двери и окна. Окружала дом красивая кованая ограда, ныне источенная ржавчиной, за которой начинался глубокий и широкий ров, обсаженный могучими деревьями и щетинящийся по краям стальными арабесками, чьи бесчисленные острия преграждали путь злоумышленникам.

Расстояние от рон-пуэна до парковой стены было довольно велико. За ее пределами начинался красивый, поросший вязами склон, формой напоминавший полумесяц. Такой же склон, засаженный экзотическими деревьями, имелся и на территории парка. Сложенные вместе, эти два «полумесяца» образовывали круг, в котором и находились рон-пуэн и охотничий домик. В обветшалых комнатах первого этажа Мишю обустроил конюшню, хлев, дровяной сарай и кухню. О былой роскоши здесь напоминала лишь прихожая, пол которой был выстлан черными и белыми мраморными плитами; попасть сюда со стороны парка можно было через дверь с маленькими квадратными стеклами – такие можно было увидеть в Версале, пока Луи-Филипп не превратил его в «богадельню французской славы»[14]. Внутри павильона имелась центральная деревянная лестница – источенная червями, но не утратившая своего очарования. Она вела к пяти комнатам второго этажа, потолки в которых были несколько низковаты. Над ними простирался огромный чердак. Венчала это почтеннейшее здание четырехскатная крыша c гребнем, украшенным парой свинцовых букетов, и четырьмя слуховыми окошками, которые не зря так любил Мансар: во Франции аттики и плоские «итальянские» крыши – нонсенс, против которого протестует даже климат. Мишю хранил здесь сено. Часть парка, примыкавшая к павильону, была оформлена в английском стиле. В сотне шагов от павильона когда-то было озерцо, ныне превратившееся в изобилующий рыбой пруд. Он напоминал о себе легким туманом над кронами деревьев да тысячеголосым хором лягушек, жаб и других земноводных, которые с заходом солнца становятся особенно шумливыми. Ветхость дома, глубокое безмолвие парка, вид уходящей вдаль дороги, лес в отдалении, изъеденная ржавчиной ограда, каменная кладка, укрытая мхами, словно бархатом, тысяча других мелочей – все в облике этого здания, существующего и поныне, дышало поэзией.