Темное двуличие

Амелия Винтерс Темное двуличие

Перевод группы Atlanta books — vk.com/byatlanta

Telegram: t.me/byatlanta

Глава 1

— Ну же, выпустите меня отсюда!

Я закричала в темноту. Никто не ответил. Никому не было дела. Я не слышала никаких признаков жизни, кроме своего затрудненного дыхания.

Я снова закричала, и мой голос эхом разнесся по комнате, отразился от металлических стен и пролился на влажный бетонный пол, где его поглотила кромешная тьма.

Я подавила рыдание в груди, отказываясь поддаваться нарастающему чувству страха, которое сжимало мое сердце.

Я не знала, как долго я здесь пробыла, не было никакого способа определить время, и в моей камере не осталось ничего, что могло бы дать мне какие-либо подсказки.

Камера была шириной в двенадцать длинных шагов в ширину в четырнадцать длинных шагов в глубину. Справа был маленький металлический унитаз без сиденья. Приходилось приседать над ним, чтобы заняться своими делами. Ровно в одном шаге рядом с ним, ближе к передней части камеры, была гладкая металлическая раковина, из стонущих труб которой плескала прохладная вода. У нее был металлический привкус, словно кровь в воде.

На противоположной стороне камеры стояла единственная узкая койка с плоской подушкой и шершавым одеялом.

Матрас скрипел при каждом моем движении. Он был жалким и стоял на рядах провисших пружин.

В остальном пол был гладким, а стены еще более гладкими.

Когда мне подавали еду, я могла видеть потолок над собой, и там была одна длинная свисающая лампочка на проводе. Но мои похитители никогда ее не включали.

Я могла понять, когда мне собирались подать холодную жидкую овсянку, когда из-за края двери появился луч света. Кто-то, одетый в темную одежду охранника, но с черной маской, быстро открывал ее и вставлял поднос внутрь.

Дверь закрывалась прежде, чем я успевала пошевелиться, и я слышала, как чьи-то шаркающие шаги продолжают удаляться по коридору. Сколько бы я ни кричала, никто не отвечал.

Двенадцать шагов в ту поперек, четырнадцать шагов назад, двенадцать поперек, четырнадцать вперед. Я повторяла снова и снова, пока мой разум наполовину не затерялся в вихре безумия, который витал по краям.

Я обнаружила, что теряю интерес расхаживать и лежать на койке все больше и больше, казалось, целую вечность. Я могла ходить по камере столько раз, что начинала скрежетать зубами до боли.

Когда меня только бросили в яму, я могла думать только о нескольких украденных моментах в складском помещении. То, как мы с Александром чуть не разорвали друг друга на части из-за наших страстей, как жестоких, так и сексуальных, и то, как Люк и Ром наблюдали за этим.

Некоторое время я чувствовала, что мои губы в синяках и припухли, и чувствовала их запах на себе, их аромат окутывал меня, как ореол гормонов.

Впрочем, это продолжалось недолго, всего после трех посещений. И я даже не могла понять, были ли эти приемы пищи завтраком, обедом и ужином, таким образом, представляя один день. Или приемы пищи представляли каждый день? Это значит, что я пробыла здесь три дня, прежде чем сломалась?

Я не проснулась, когда мои похитители убирали посуду, и это сводило меня с ума, но также и чертовски пугало. Как они узнали, когда прийти?

Должен быть какой-то способ наблюдать за мной в темноте, и мысль о том, что я освещена горящими глазами, как в инфракрасной камере, скрутила мой желудок в тугой кулак страха.

И кто наблюдал за мной? Это был Норрис? С его темными, блестящими глазами, полными холодного, отстраненного высокомерия?

Или это был отец Александра? Отвратительная свинья, которая пыталась напасть на меня и навязаться силой.

Тот, кто устроил аварию.

Этот единственный факт возвращался в мою голову снова и снова, ударяя по мне, как молот, пока не стал доминировать надо всем и не стало трудно дышать. Мне приходилось считать про себя от десяти в обратном порядке, чтобы высвободить информацию, отпустить ее и выжить.

Но в такие моменты, когда темнота сводила меня с ума, когда она, казалось, просачивалась в самую мою душу через поры моей кожи и мои легкие, когда они наполнялись ею.

В такие моменты, как этот, я не могла удержаться от того, чтобы не зациклиться на каждой мелочи моего общения с отцом Александра. Потные руки Робера ласкали меня, его пальцы ощущались как тонкие пауки, которые ползают по моей плоти. То, как его голос взорвался в моей голове, когда его дыхание, горячее и влажное, наполнило мои ноздри острым запахом дорогой выпивки.

О чем он говорил? Что-то о сделке? Как я вообще могла заключить с ним какое-либо соглашение?

Я плюхнулась обратно на койку после того, как закричала до хрипоты. Я почувствовала тошноту в животе и не могла понять, была ли боль от голода или от расстройства. В каше всегда был песок, и они заставляли меня вычерпывать его руками из металлической миски. У меня не было мыла, так что кто знал, насколько грязными были мои руки?