Темное искушение

Этот пес, вероятно, был единственным, у кого все было в порядке с головой.

– Как его зовут? – спросила я.

– Хаос.

– Здравствуй, Хаос, – прошептала я.

Я повернулась к Альберту и пихнула ему в живот пустую тарелку.

Он хрюкнул и подхватил фарфор прежде, чем тот упал.

– Подумала, тебе понадобится, сервировать предательство, – мило сказала я ему и направилась обратно к дому.

У двери я прошла мимо охранника с жестким взглядом. Он прикладом толкнул мужчину рядом и сказал ему что-то, от чего оба рассмеялись. Неделю назад явное оскорбление показалось бы мне ударом в живот. Как будто они могли видеть меня насквозь, все мои грязные тайны. Теперь в этой крепости зла тайны были единственным, что помогало мне выстоять. Что-то внутри меня хотело не просто выжить, но и процветать.

Когда я обернулась взглянуть на них, что-то в моем взгляде заставило смех стихнуть. Я подошла ближе, вынула незажженную сигарету из губ жестоко выглядевшего человека и зажала ее губами. Машинально другой охранник протянул мне зажигалку.

Я нажала кнопку, чтобы брызнуть бутан в сложенную чашечкой ладонь, а затем щелкнула зажигалкой так, что пламя загорелось у меня в руке. Это был простой трюк, которому я, избалованный ребенок, научилась в подростковом возрасте, но, судя по тому, как охрана наблюдала за тем, как я прикуриваю от огненного шара в своей руке, они, должно быть, решили, что я ведьма.

Я всегда была фанаткой «Практической Магии».

Я сунула сигарету обратно в вялые губы охранника, и когда сигарета вспыхнула, послышались проклятия, и они оба отскочили, хлопая себя по одежде.

Затем я развернулась, чтобы уйти. Ладонь горела под холодным русским небом, а губы тронула первая искренняя улыбка.

Глава двадцать пятая

madrugada (сущ.) – момент рассвета, в который ночь приветствует день

Ронан

Сунув руки в карманы, я стоял перед окном библиотеки, наблюдая, как свет обшаривает горизонт. Дедушкины часы пробили восемь утра, извещая, что, вернувшись вчера ночью из Москвы, я проспал меньше трех часов. Но когда встает солнце, встаю и я.

От старых привычек трудно избавиться.

Тихое зимнее утро осталось тихим, когда первый луч света достиг носков моих ботинок. В тонком золотистом луче плавали пылинки. Эта картина напомнила мне солнечный свет, просачивавшийся сквозь грязные окна квартиры. Об облачках дыхания, срывавшихся с потрескавшихся губ, голоде и исчезающих желтых синяках.

В моем детстве с первыми лучами солнца нам с братом приходилось бегать по улицам и воровать булки в местных пекарнях. Кристиан обследовал булочную, а я делал грязную работу. Наша мать не умела готовить. И не была той матерью, которая кормит своих детей. После ее смерти мы остались бездомными и стали жить лучше. По сей день я по-прежнему просыпался каждое утро бодрым, готовым искать еду. Такую непроизвольную реакцию можно было бы назвать травмой, но я считал, что это звучит несколько драматично.

Когда свет блеснул на льняной шевелюре, волна жара пронзила меня, скользнув вниз, чтобы затвердеть в паху, и тело напряглось. Восходящее солнце создало идеальную иллюзию нимба на макушке Милы, прежде чем она скрылась за деревьями, окружавшими мой дом. На секунду мне показалось, что я настолько сексуально подавлен, что она мне привиделась. Одному Богу известно, сколько раз я думал о том, чтобы запустить руку в ее волосы, пока она будет отсасывать мне. Уверен, Он бы этого не одобрил, но, возможно, ради всеобщего счастья Ему следует снизить планку своих ожиданий.

В поле зрения мелькнуло платье с подсолнухами, а я, черт возьми, был уверен, что мое воображение не способно представить цветочные узоры. Очевидно, Мила вставала так же рано – или встала в попытках найти путь к спасению. Меня это почти не беспокоило.

На меня нахлынул вчерашний день: вкус ее губ и ощущение тела, прижатого к моему. Единственное, что удержало меня от того, чтобы трахнуть ее прямо у стенки душа, была навязчивая мысль о том, что я обманом втянул ее в то, с чем не могли справиться ее молодые играющие гормоны, и что ее покорность не была искренней.

Я мог быть щедрым, когда хотел.

С того момента мое решение было, словно кость в горле.

Существовало миллион полезных дел, которыми я мог бы заняться прямо сейчас, но я стоял, чувствуя потребность посмотреть, чем занимается моя зверушка в это раннее утро.

Когда Мила вышла из-за дерева и оказалась в поле зрения, я прищурился и скользнул взглядом вниз по ее телу. Она была мокрой и грязной, роскошная шуба, которую я ей купил, свисала с одного плеча. Теперь ее не приняли бы даже в благотворительном магазине. Если бы я не был уверен, что у меня нет свиней, я предположил бы, что она валялась в свинарнике. Но самая нелепая часть того, что я видел, не имела ничего общего ни с ее внешним видом, ни с тем, что она делала.

В комнату вошла Юлия, послышался знакомый шелест ее платья. Прежде чем она успела объявить, что завтрак готов, я жестом попросил ее подойти и встать рядом, спросив по-русски: