Темное море

– Жестокость действительно может стать выходом. Я ненавижу жестокость, Тижос, и ненавижу то, что страх насилия сделал с нашей расой. Мы не можем сдерживать страсти и, чтобы не дать им снова разрушить наш мир, вынуждены стать цивилизацией разрозненных деревень, слишком мелких, чтобы причинять вред. Я думал, люди представляют собой другой путь развития – цивилизацию закона и порядка. Но, похоже, их страсти могут вырваться из-под контроля точно так же, как наши.

– Кое-что меня воодушевляет, – сказала она, стараясь почувствовать эту радость. – Проект Ироны займет какое-то время, и мы можем потратить его на изучение открытий, совершенных людьми.

Голос Гишоры по-прежнему звучал грустно, но осанка улучшилась:

– Согласен. Нам еще столько предстоит узнать. Не будем терять время!

* * *

Широкохвоста мучает жуткий голод, такое он испытывает впервые в жизни. Он в холодных водах, далеко от любого активного разлома или горячего источника. Эхо приносит лишь отзвук придонного ила, больше в воде ничего нет! Верхний лед нависает здесь низко, и порою слышно, как он потрескивает. Изредка Широкохвост натыкается на парящие нити водорослей, тянущих питательные вещества из воды, и с жадностью их пожирает. Но они тонки, горьки и не могут насытить. Сумка для провизии давно пуста. Даже поросль на панцире становится тоньше – ей нечем питаться. Он плывет медленно: сотня сильных ударов хвостом – и дрейф в полусне, пока не вернутся силы.

Где находится, Широкохвост представляет смутно. Большой котлован отделяет термальную зону Трех Куполов от гряды источников, в которую входят Бесконечное Изобилие и Горькая Вода. Должно быть, он где-то посреди пустынного котлована и, следуя за течением, рано или поздно достигнет каких-нибудь поселений. Но он не знает, как долго туда плыть, и подозревает, что умрет от голода раньше.

Широкохвост плывет и плывет, его разум начинает блуждать. Голод и одиночество пробуждают старые воспоминания о детстве. Он вспоминает себя перепуганным детенышем, как пытается удрать от взрослых, загоняющих его веревками и сетями. Живо представляет, как первый раз ест досыта, ест и ест замечательно сочные корни толстовьюна, а перед ним кладут все новые, пока он не чувствует, что вот-вот лопнет.

Воспоминания о первом обеде не дают забыть, как голоден он сейчас. Если вскоре он не найдет еду, то уснет, а заснуть посреди холодной пустыни – значит умереть. Он посылает сигнал вперед, надеясь вспугнуть каких-нибудь плавунов или хотя бы нашарить водоросли, но единственное, что слышит, – резкий неровный отзвук голых скал и бесконечное смазанное эхо ила.

Затем Широкохвост улавливает иной звук. Едва слышно и очень далеко – легкое, однообразное постукивание. Он прекращает работать хвостом и вслушивается, пытаясь определить расстояние до источника звука. Несколько сотен кабельтовых, но там, по крайней мере, что-то есть. На таком расстоянии он не может определить, занимается там кто-то разумным цивилизованным трудом, дерутся бродяги из пустошей или это лишь огромный панцирник ищет себе подружку. Ему уже все равно. Широкохвост поворачивается на звук и собирает последние силы: либо там он наконец поест, либо съедят его.

* * *

Роб и Алисия только что приняли еженедельный совместный душ и собирались спать. Когда горячей воды так мало, мытье становится непростой стороной отношений. Разумеется, было приятно оказаться вдвоем чистыми и распаренными, после чего сразу запрыгнуть в постель. Но после такого секса приходилось следующие несколько дней либо ходить грязным, либо сразу тратить кучу антибактериальных салфеток всего через пару часов после душа. Так что по взаимному согласию они соблюдали мораторий на секс, по крайней мере, спустя два дня после помывки.

– И все равно, – проворчал Роб, – не думаю, что когда-нибудь меня станут возбуждать запахи неопрена и мочи на твоей коже.

– Вы, американцы, слишком зациклены на запахах.

– Вот провела бы ты свое детство с подветренной стороны от целлюлозного комбината, посмотрел бы я на тебя! Ладно, мне остаться на ночь или уйти к себе?

– Как хочешь. Но, если остаешься, постарайся меньше шуметь, когда будешь удирать среди ночи.

Повисла пауза. Роб смотрел на Алисию и пытался понять, сильно ли она злится.

– Гм, прости. Не хотел тебя разбудить. Я просто…

Алисия подняла руку:

– Не лги мне сейчас, Роберт.

– Так ты знаешь, чем я занимался?

– Догадаться несложно. Ты пропадаешь по ночам, а кто-то строит козни шоленам.

– Все не так страшно, честное слово. Это лишь безобидные шутки.

– Чего ты хочешь добиться, Роберт? Убедить их, что мы – сборище безмозглых подростков?

– Эй, потише! Смотри: мы хотим, чтоб они убрались и прекратили нам досаждать. Доктор Сен – единственный, кто может их выгнать, но этого не делает. Так, по крайней мере, мы даем понять, что им здесь не рады.

– Что за идиотизм!

– Возможно. Но зато мы единственные, кто хоть что-то делает.

Алисия раздраженно фыркнула:

– Можете заодно постучать себя молотком по голове – польза та же. И кстати, кто это «мы»? «Роберт Пятый»?

– Неважно. Спокойной ночи.