Темное наследие (ЛП)

Единственное, за что, я думаю, я могу быть благодарен прямо сейчас, это за то, что никого из нас не подвесили к потолку, как я полагаю, на несколько дней, вместо этого оставили прикованными в наших углах. По крайней мере, мы можем пошевелить нашими ноющими конечностями, хотя найти какой-либо комфорт невозможно.

У меня громко урчит в животе, но, как и в любой другой раз, когда это случалось, я игнорирую это, используя боль, чтобы придать мне сил.

Мои мысли переключаются на мою девочку, на наше время, проведенное вместе в доме моих бабушки и дедушки. Я думаю о ее улыбке, ее смехе, ее нежных прикосновениях и остроумии.

Я тону в своих воспоминаниях, в легкости, которую она привносит в мою жизнь.

Но вскоре мои воспоминания меняются, и парень, к которому она прикасается, целует, улыбается так, словно он буквально вся ее жизнь, — это не я.

Это Алекс.

Боль разрывает мою грудь.

Я заставил его пообещать мне, что он присмотрит за ней. И я не сомневаюсь, что он так и сделает.

Он любит ее. Может быть, не совсем так, как я, но его чувства к ней достаточно сильны, чтобы он поступил с ней правильно.

Но как далеко это заведет…

Я видел, как она смотрит на него. Я имею в виду, мы идентичные близнецы, было бы странно, если бы ее к нему не тянуло, верно?

По мере того, как мое тело изнемогает от изнеможения, образы их двоих продолжают проигрываться в моем сознании, их отношения растут, их связь крепнет, пока от меня не останется ничего, кроме воспоминания. Все разыгрывается в моем воображении: они вместе, целуются, трахаются, он надевает ей на палец гребаное кольцо, а ее живот раздувается от его ребенка.

— НЕТ, — кричу я, садясь так быстро, что боль пронзает каждый дюйм моего тела.

Я обнаруживаю, что Ант смотрит на меня широко раскрытыми глазами, прежде чем замок на двери щелкает, петли скрипят под его весом, когда она открывается.

Еще больший ужас проникает в мои кости, пока я жду неизбежного. Такое чувство, что прошло много времени с тех пор, как они вселились с нами, хотя все это может быть просто плодом моего воображения и галлюцинациями, от которых я страдаю из-за того наркотика, которым они любят нас пичкать.

Старик и Шрам входят в комнату, но третий парень другой.

Он моложе, менее… страшный. Не то чтобы я на самом деле боялся этих ублюдков.

Я бросаю взгляд на Анта, который лежит на своей половине комнаты, притворяясь, что его так же не беспокоит их прибытие, как и меня, все это время молча надеясь, что этот новый парень — часть его плана.

Я более чем, блядь, готов выбраться из этой дыры и найти свою девушку.

— Поднимите его, — рявкает Старик, указывая на меня, и мое сердце замирает, хотя я не могу отрицать, что обещание новой боли заставляет что-то вспыхнуть внутри меня.

В ту секунду, когда новичок поворачивается ко мне, в глубине моего сознания мелькает узнавание.

Я знаю его.

Он друг Анта. Двоюродный брат.

Черт. Черт.

Это все? Это начало его плана побега?

— Так, так, так, слухи чертовски правдивы, — бормочет Энзо, его глаза пробегают по каждому разбитому, покрытому синяками и грязью дюйму моего обнаженного тела. — Мы сами поймали страшилище Чирилло.

Моя челюсть сводит от раздражения, когда он смотрит на меня так, как будто я ничто. Все это время все, что я могу делать, это надеяться и, блядь, молиться, чтобы все это было игрой.

Он подходит ближе ко мне и опускается на корточки.

— Как падают могущественные, а, Деймос? Я думаю, это то, что они называют кармой. — Его верхняя губа приподнимается, когда он демонстративно нюхает воздух вокруг меня.

Да, придурок, я знаю, что воняю, как полуразложившийся труп. Мне приходится жить со зловонием каждую секунду каждого гребаного дня.

— Я слышал, что ты сделал с нашими парнями. Я слышал, какую боль ты причинил, какие пытки ты устроил. Кажется справедливым, что мы получаем расплату в виде крови и сломанных костей, верно? — Отрывая его ногу от земли, я проглатываю стон агонии, когда она сталкивается с моими и без того ушибленными ребрами.

— Блядь. Греческая. Блядь. Пизда, — рычит он с каждым нанесенным мне ударом.

Черт. Если это игра, то он чертовски убедителен. Его глаза темные и полны злобы, ничего, кроме ненависти и потребности свести счеты, запечатленных в каждой его черте.

Когда он заканчивает, он забирает ключ от моих кандалов у Старика, и Шрам держит меня, если я буду настолько глуп, чтобы попытаться сопротивляться, меня поднимают на ноги, мои запястья снова связывают веревкой, а руки заламывают над головой, чтобы я мог вернуться к крюку в потолке.

Как всегда, я не говорю ни гребаного слова.

Я держу все свои угрозы об их долгой и мучительной смерти под замком. Я подожду, чтобы сказать свое слово, когда они будут у меня привязаны к гребаному стулу, мои собственные ампулы, полные галлюциногенных препаратов, и любое оружие, которое попадется мне в руки, чтобы причинить как можно больше физической боли.