Я улыбнулась на этот комплимент. Ты была права, всё шло к лучшему. В пиар-агентство поступило ещё несколько новых предложений, и теперь я могла даже позволить себе кому-то отказывать. Когда выпадала свободная минутка, я просматривала письма соискателей, желающих у меня работать, и, хотя успела осилить лишь десятую часть всех заявок, несколько интересных кандидатур всё же наметилось, только я никак не могла найти время, чтобы им позвонить. Вместе с клиентами в агентство приходили деньги, однако доход оставался довольно скромным. Должно пройти немало времени, прежде чем предприятие раскрутится на полную катушку и даст возможность выплатить долг за картину. О этот долг! Он висел надо мной как дамоклов меч, каждую минуту омрачая жизнь. Вот и сейчас, когда я сидела на диване в твоей комнате, эта мысль продолжала неотступно сверлить мозг. В моём доме, в моей неприступной крепости, в спальне в ящике комода, спрятанный под пижамами и нижним бельём, по-прежнему лежал пистолет – напоминание о моей второй – тайной – стороне жизни.
Ты стояла перед своим гардеробом и бросала на пол одну вещь за другой.
– Тоска! Совершенно нечего надеть. Нам нужно срочно выбраться в город и устроить шопинг. Это уже никуда не годится. Все эти шмотки безнадёжно устарели. Нет, я серьёзно, мам. Это важно. Я подумываю съездить на пасхальные каникулы к папе в Нью-Йорк. Тогда я смогу устроить себе шопинг прямо там.
Мне это не понравилось. Я боялась, что Эрик снова примется уговаривать тебя остаться, накупит всего, о чём ты мечтала, и вконец избалует. Если ты уедешь, кто там будет о тебе заботиться? Я прекрасно знала, как много работает Эрик, он почти никогда не бывал дома, а без своих друзей ты останешься совсем одна. Но что я могла сделать?
– Согласна, нам давно пора пройтись по магазинам. Посмотрим, может, на выходные съездим в Париж. Я проверю по своему ежедневнику, когда у меня будут свободные дни.
На самом деле мне не надо было заглядывать ни в какие ежедневники – я и так знала, что у меня совершенно ни на что нет времени, но ведь должна же была я что-то сказать! Я подняла глаза на обклеенную фотографиями стену в твоей комнате. Изображения моделей и других знаменитостей. Коллаж с Джиджи и Беллой, Дженнер Кендалл, певица Бейонсе, известные блогеры, рваные поношенные джинсы, бассейны, пальмы и освежающие напитки. Я скользила взглядом по снимкам. Почти обнаженные женские тела, откровенный снимок Колтона Хейнса, красавчика гея из американских мыльных опер, глаз Йена Сомерхолдера из «Дневников вампира». И среди всей этой глянцевой мишуры я внезапно заметила нечто, что меня немало удивило.
– Курт Кобейн? Ты хоть знаешь, кто это? По-моему, ему здесь не место. Вот кого точно надо выбросить, – сказала я.
Ты оторвала взгляд от старых вещей на кровати:
– Нет, такие люди не стареют. Они на века. Мне кажется, Курт Кобейн знал ответы на многие вопросы.
– Поясни, что ты имеешь в виду. Ведь он был героинщиком и прострелил себе голову, когда ему было двадцать семь. Это и есть тот самый ответ, который тебе нравится? – саркастически осведомилась я.
– На самом деле никто до конца не уверен, что это было самоубийство. Я видела один документальный фильм. Там говорилось… Хотя какая разница! Я знаю, что он навсегда останется двадцатисемилетним, и хватит об этом. На его месте вполне могла висеть Эми Уайнхаус, которая умерла в двадцать семь, у неё офигенные песни о несчастной любви… Если хочешь, её я тоже распечатаю. – Ты в упор посмотрела на меня.
– Что ты хочешь этим сказать? – наставила я. – Эми Уайнхаус спилась и при жизни то и дело становилась героиней скандалов. По-моему, никакой разницы.
– Ты не понимаешь, мама. В наше время всё так мелко и поверхностно…
– А Курт Кобейн способен дойти до сути вещей? Знаешь, я ведь застала то время. Тогда многие балдели от той тоски, какую насаждала «Нирвана»… и Кобейн вместе с ней. Героин, самоотрицание и негативный взгляд на всё вокруг…
Я была возмущена. В моём понимании Курт Кобейн олицетворял всех бедолаг и неудачников, одетых в старые драные кофты, что вылетали из гимназий, курили самокрутки, хлебали пиво из банок в парке и в лучшем случае заканчивали какую-нибудь сомнительную народную школу в провинции… При этом провозглашали себя вегетарианцами, не стриглись и не брились. Не такой пример для подражания хотела бы я для своей дочери.
– Тебе всего шестнадцать… Не хватало ещё наделать татуировок или нацепить пирсинг.
Ты громко вздохнула:
– Успокойся, мам. Кто тебе, сказал, что я собираюсь делать татуировки? Зачем вообще спрашивать о том, чего ты даже не стараешься понять. Пожалуйста, выйди из моей комнаты и закрой дверь.