Темное пламя. Дети Проклятия (СИ)

Дей слышит меня, я уверен. Настораживается, но его опережает Советник. Обе ладони полуволка на миг касаются груди Бранна, а тот вопреки обыкновению даже не дергается. Следом за руками Джаред отнимает и словно приподнимает что-то внутреннее, глубинное, наполняет жизнью или делится силой — щеки Вороны уже не такие мертвенно-бледные, а дышит он глубоко и ровно.

— Ваше сердце устало, королевский волк Бранн, — очень мягко произносит Джаред, разминая побелевшие пальцы. — Думаю, сегодняшний день лучше провести в постели. И с самыми добрыми поже… книгами. Скажите, что бы вы хотели прочитать, не столь убийственное, как это, — он указывает на великолепный том, переливающийся коварным золотом янтаря.

Смотрит недоверчиво, словно ожидая беды, бросает полный сомнения взгляд на еле дышащую Ворону, принимает решение и сдергивает черный бархат, которым накрыт стол, оборачивает отравленную книгу.

Да, верно, Советник, мало ли у нас любопытных посетителей библиотеки? Яд мог и не выветриться полностью, и не всякий окажется столь выносливым, как Бранн, и не всякого достанет сил поддержать. Хм, Джаред смотрит на меня подозрительно, словно слышит мои слова!

— Ваши руки, уважаемый не-маг Джаред, даже сейчас могут как дарить жизнь, так и отнимать ее, — шепчет Бранн, провожая взглядом действия Советника. — «Сделал тот, кто всегда рядом».

Ой-ой, это явно цитата! Нашего белого волка слегка передергивает, он вглядывается в Ворону весьма пристально. Так, Бранн, а ну-ка признавайся, чем ты поставил его в тупик на этот раз? Я тоже так хочу! Что значит «ты ему на один укус»? А ты на два, да?

— Это вы останавливали сердце Мидира, чтобы он спустился за любимой? — наша необъяснимая Ворона остается собой в любом состоянии. — «Помни о сыне, она прошептала, и в мир теней ее сердце упало». Вашего имени там нет, однако вы можете как дарить жизнь, так и отнимать её, вы были рядом с Мидиром, когда Проклятье лишь готовилось пасть и когда оно пало.

Джаред меняется, холодеет мгновенно.

— Откуда? Как? Где вы?.. — и обрывает себя. Выпрямляется, складывает руки на груди. Досадливо морщится, ощущая нарастающий интерес всех присутствующих. А может, потому, что Шайя дергает его за светлую прядь возле уха. — Все это было слишком давно.

— Откуда эти слова? — недоумевает Дей. — Я не слышал.

— Большая редкость, — кашляет Бранн, потирая грудь. Ворона! Ну Ворона же ты! Продышись сначала! — «Сказание о Мидире и Этайн». Оно лежало на вашем столе, Советник. Попалось на глаза, но времени тогда не было прочитать целиком. Вы не могли бы сделать мне одолжение…

К Джареду прикованы все взгляды. Шайя просительно пиликает на выдохе. Советник после долгой паузы спрашивает с видимой неохотой:

— Зачем оно вам? — скрещивает руки на груди Джаред, который не ожидает прозрачного ответа, но не может смириться с полной неосведомленностью по этому вопросу.

— Мне нужно изучить то, что касается Проклятия, — Бранн бросает быстрый взгляд на Дея. — Как оно возникло, не знает никто, как его можно снять — тоже. Все слишком расплывчато даже для благих, — потирает усталым жестом лоб, над глазами все еще прокатываются иногда отзвуки боли.

Вздумавший было возразить Бранну на столь неприглядное представление о ясности Джаред только вздыхает. Во-первых, не то чтобы неблагой совсем уж неправ, а во-вторых, Советнику не нравится полумертвая Ворона. Лучше пусть будет живая и здоровая, переворачивающая все верх дном. Ну и в-третьих, Шайя пиликает, сидя на его плече, поглядывает со значением и прикладывает крошечные ладошки к взволнованно приподнимающейся груди. Напоминает, видимо, свой утренний рассказ.

— Избранные, Иные, Истинная любовь, отдать то, что взять невозможно… — Бранн покачивает головой, я вижу в его сознании не до конца оформленную схему Проклятья. Много нитей и противовесов, не все находят свои привязки, но зависают там, где должны быть.

— В книге слишком много личных заметок, — отвечает Джаред, однако не отказывает. Медленно выдыхает. Поджимает губы, вспоминает, недовольный тем положением вещей еще более, чем непредсказуемостью Вороны. — Воздух тогда словно крошился, дышать было тяжко, а память стиралась. Никто не помнит, что именно сказала Этайн, когда очнулась. Я пытался записать хоть что-то.

— У вас очень четкий не только почерк, но и стиль мышления. Не могу не отдать должное вашей методичности, советник, — Бранн прикрывает глаза. — «Помни», слово одно, а смыслов много. Вы тоже выделили это слово и кружили подле него. Память была важна для королевы, потому что был общий ребенок. Она призывала помнить и позаботиться. Помнить!

Ледяные глаза Джареда не меняются почти совсем. Но он удивлен. Сколько умов билось над формулировками, а тут приходит наш неблагой! И опять ставит все с ног на голову!

Нет, правда, Бранн, почему ты так думаешь? «Семьи и дети не появляются просто так», — ну и как это понимать?

— Этайн была уверена, их сын жив. А Мидир был уверен в обратном. Он вполне мог понять ее слова как «помни о своей вине».

Будь уверен, Бранн, тут ты точно не ошибаешься.