Темное прошлое прекрасного принца

«Почему все так несправедливо? – думала Майя. – Я и готовлю, и убираю, и работаю, покупаю еду на Аленины деньги, и транспорт оплачиваю, и квартиру… И кофе Роме по первому требованию делаю. И вообще, ни в чем ему не отказываю. И при этом стесняюсь попросить своего мужчину даже о мелочи какой-либо! Как-то это неправильно».

Майя почувствовала злость. Злилась она и на себя, и на Романа, которого такое положение дел полностью устраивало – и он честно и искренне позволял Майе любить себя и заботиться о себе, но при этом не делал никаких попыток любить и заботиться в ответ. Брачное предложение уже не казалось ей такой уж большой наградой за труды.

– Вообще непонятно, зачем мне все это нужно, – грустно сказала Майя вслух, глядя на довольную физиономию спящего бойфренда, – получается, что я оплачиваю нашу любовь. Или нет, хуже. И люблю – я, и деньги – тоже мои.

Рома открыл глаза.

– Чего? – недовольно спросил он. – Ты что, лунатик? Сама с собой разговариваешь?

– Ты меня любишь? – спросила Майя.

Рома опешил, потом закашлялся. Как и все мужчины, он впадал от подобных вопросов в ступор.

– К тому же, даже если помада и мамина, – продолжала Полина, – не факт, что у них что-то было. Может, мама просто восхищается Ремом на расстоянии. Его деловые качества, хватка и умение вести дела – просто восхитительны!

Петр Петрович уже не носился по кухне, как бешеный страус, а нервно ходил из угла в угол.

– Скажи, дорогая моя, – сказал Сусанин, тяжело дыша и прижимая руку к сердцу, – ты замечала, что твой муж Роман неровно дышит к твоей лучшей подруге Майе?

– Нет, – отрезала бывшая жена Ромы Тряпкина, крепко сжав маленький рот и выпятив острый подбородок.

– Конечно, замечала, но предпочитала себя успокаивать. Как вот меня сейчас!

– Я ничего не видела! Все произошло внезапно. Я заехала домой в обед за папкой с договорами за предыдущий год – и застала их в нашей с Романом кровати.

– Голыми?

– Почти! Рома был в носках.

– А до этого ты ничего не замечала? Ни как они переглядываются, ни как ножкой друг друга под столом трогают? Обычно люди, перед тем как заняться сексом, все это проделывают.

– Ничего я не замечала.

– Так не бывает. Ты замечала, но продолжала заниматься самообманом.

– Нет.

– Не кипятись, – сказал Петр Петрович, – я просто хочу сказать, что самоуспокоение в этом вопросе – это, конечно, хорошо, но вероятность того, что между нашей мамой и Фильчиковым ничего нет, ничтожна. Ты же не хочешь, чтобы Вася от меня ушла?

– Конечно, не хочу!

– Значит, ты мне поможешь.

– Как?

– Да ясно же, как, – сказал Сусанин, злость которого постепенно сменялась раздражением, – я помогаю тебе убить Майю, а ты мне – Фильчикова. И снова в нашей семейной жизни воцарится мир и покой. Ты вновь обретешь счастье со своим рыжим поэтом, а я решу проблемы с мамой.

Полина поежилась, немного подумала, а потом решительно кивнула.

– Люблю ли я тебя? Ой, какие глупости, – скривился Рома, прочистив горло, – я же тебе предложение сделал! Брачное! Я ведь из-за тебя расстался с женой!

– Ну да.

– Что «да»? Да, я расстался с Полиной, я не врал тебе, держа в статусе любовницы, у которой и прав-то никаких нет, только обязанности, основная из которых – прятаться по углам, как крыса Чучундра, а в обществе делать вид, что мы почти не знакомы. Я не мариновал тебя, обещая развестись то через три месяца, то через три года, то к окончанию третьего тысячелетия! Я честно сказал своей супруге, что полюбил другую женщину, собрал вещи и переехал к тебе. Это ли не доказательство моих чувств?

Тут Роман приложил руку к сердцу и томно закатил глаза.

– Ладно, убедил, – вздохнула Майя, – кстати, Ромасик, ты не мог бы сделать мне чайку? Только, пожалуйста, положи туда сахар, лимон и поболтай ложечкой.

Рома молчал. Пауза затягивалась.

– Может, я лучше почитаю стихи? – сказал наконец Тряпкин. – Вот, новое:

Рыдала душа, горел костер,
Смотрел, не дыша, как рыдает сестер
Хоровод, как взлетают огни,
Платочком ты мне на прощанье взмахни.

Майя долго молчала, переваривая услышанный литературный шедевр.

– Это ты сам придумал? – спросила она наконец. – Раньше ты все про вред курения писал да про правила дорожного движения.

– Да, – скромно потупился Рома, – сам. И про душу, и про костер, и про рыдание души и многочисленных сестер из хоровода… Не забывай, что сборники моих стихов изданы тиражом пять тысяч экземпляров. Я универсальный поэт, могу в разных стилях сочинять стихи.

– Конечно, – кивнула девушка. – Знаю. Пять тысяч экземпляров. За тираж заплатила Полина.

Роман снова закашлялся. Майя постучала его по спине.

– Или вот еще, свеженькое четверостишие, – продолжил он, меняя тему, – в традициях русского стихосложения девятнадцатого века:

О, яд несбыточных желаний!
Ты в кровь вошел и отравил ее!
Из мрака и лучей, неясных очертаний
Сплелося чувство странное мое[1]

.