То бишь мы вроде как друг друга стоим.
Высшие чины наконец пришли к выводу, что гораздо проще будет просто отправить меня обратно в Копу. А Кэма послали проследить, чтобы я вернулся. Меня это до смеху развеселило. Я не хотел
Свое мнение о нас с Кэмом, никто, само собой, не высказал. Хотя все всё знали. Черт, да мы же жили в одной комнате. Раздельные койки — не идеал, конечно, но, видимо, на большее высокое начальство не решилось. Я даже не знал, что раздражало их сильнее: его волосы и мои манеры, то, что он офицер, а я простой призывник, или что благодаря Безликим мы побывали друг у друга в голове.
Я ухмыльнулся и засунул руки в карманы.
Кэм перехватил мой взгляд и улыбнулся. Ему не нужно было забираться ко мне в голову, чтобы понять, что мысли там сейчас грязные.
— Пойдем, — сказал я, и мы пошли дальше вверх по холму.
В воздухе пахло солью, дымом и красной пылью. День выдался влажный. Мы шли, поднимая клубы этой пыли.
Кэм в Копе на все смотрел, широко распахнув глаза. Может, дело было в босых детях, или дырявых стенах, или в разбитых бутылках на улицах. Может, он просто наконец осознал, что я такое: неграмотный дикарь. Я видел снимки: дом, который я ему только что показал, не имел ничего общего с тем, в котором он вырос, впрочем как и с теми шестью или семью, что мы смотрели в сети.
Мне тогда показалось, что он говорит на другом языке.
Я волновался, что у нас нет ничего общего, что Копа несомненно ему это покажет.
Мы добрались до вершины холма. В жухлой траве у дороги играла толпа детишек.
— Боже! — воскликнул Кэм с чем-то похожим на восторг в голосе. — Это
Сердце пропустило удар, и я увидел ее: худенькую девчушку в полинявшем зеленом платье и босиком. Ее волосы были заплетены в косичку ленточкой.
— Это она, — повторил Кэм.
А потом я понял, что ошибся, что Копа стала частью его воспоминаний, как была частью моих. Что каждый бредовый трахнутый на голову кусочек моей жизни, когда-либо застревавший в памяти, в подсознании, во сне, был теперь и частью его жизни. Он подарил мне мокрые сны о Крисе и кошмары о Безликих. А я дал ему Люси.
Так что, может, все еще обойдется. Может, хотя бы раз все не покатится к чертям.
Люси медленно, пожевывая губу, подошла к нам.
Мне хотелось потянуться к ней, схватить и никогда не отпускать, но, твою мать, прошло ведь три года. Почти половина ее жизни. Я превратился в простого незнакомца.
— Привет, — сказал я.
— Привет.
От звука ее голоса после всего этого времени у меня внутри что-то пошло трещинами. Моя злость, наверное. Злость, обернутая в страх. Меня затрясло.
— Ты меня помнишь?
Она робко кивнула, засунула руку в кармашек платья и, вытащив мятый кусок картона, показала мне. Это была фотография. Я, шестнадцатилетний, короткостриженый и с огромными испуганными глазами.
— Ты мой брат, — сказала она. — Брэйди.
— Да. Я Брэйди, а это Кэм.
Люси перевела серьезный взгляд с меня на него.
— Я видела тебя на плакатах, — пробормотала она.
Я вспомнил тот, что висел на складе Защитника, где мы выпивали:
— В жизни я красивее, да? — с ухмылкой спросил он.
Улыбка Люси напомнила мне папину.
Я протянул ей руку, и она сжала мои пальцы.
Три года страданий словно улетучились. Стало трудно дышать и невозможно говорить. Ну и хорошо. Мне все равно нечего было сказать.
Присмотрел. Присмотрю. Обещаю.
Мои колени ударились о землю. Я обнимал Люси, а она вжималась в мою грудь. Дом. Я дома.
Улыбаясь или плача — не знаю, — я поднял глаза на Кэма.
Я никогда не задумывался о том, что будет после. Мне было не до поиска квартиры, строительства карьеры или обсуждения того, что мы там с Кэмом обсуждали, потому что какая-то часть меня никогда не верила, что это случится. Я не осмеливался мечтать, что придет день, и я вернусь в Копу и смогу обнять свою сестренку. И в кои-то веки не буду бояться, что все покатится в тартарары. В кои-то веки я буду ждать изменений к лучшему, а не к худшему.
С оптимизмом я как-то был не в ладах.