Темное пространство

Еда была не единственным плюсом работы в медотсеке. Суетливые смены, снующие туда-сюда парни, иногда лекарства «терялись». Брански всегда подначивал меня принести побольше, но я не хотел оказаться на гауптвахте. И не хотел разочаровывать Дока.

Первым, что я заметил, когда двери лифта разъехались внизу, был запах. Неделя наверху меня избаловала. Здесь, внизу, в отсеке призывников воняло. Даже в коридорах пахло старыми носками, потом и мочой. Неудивительно, что офицеры смотрели на нас как на грязных животных.

На этом уровене почти никого не наблюдалось. Я посмотрел на часы. Чуть за девять утра, и, кажется, сегодня понедельник. В коридоре я прошел мимо нескольких парней, но остальные сейчас скорее всего на дежурствах. У меня вот должна была быть физподготовка, где капитан Лопез орал бы на меня за то, что не выкладываюсь на сто десять процентов. А потом задержал бы после занятий, чтобы поиздеваться подольше, и мне пришлось бы нестись сломя голову, чтобы вовремя успеть на уроки.

В перерывах между дерьмовыми обязанностями армия давала нам образование. В теории, само собой. По сути у нас тут были парни вроде меня, которые бросили школу в двенадцать, парни, которые собирались получать высшее, и такие, которые даже не могли написать собственное имя. Так что занятия превращались в цирк.

В моей казарме было пусто. Картер все еще храпел во все дырки. Нога в гипсе свисала с края койки. Работу ему давали легкую, и он вовсю этим пользовался. Кто-то мылся в душе. Я услышал звук воды и слегка улыбнулся. Едва теплый душ, и то если повезет. Боже, еще немного, и я могу передумать насчет офицерского места. Или решить разжиться еще каким пациентом из офицерского состава.

Пара сачков сидели на койке, играя в карты. Я кивнул им, проходя мимо. Одного из них звали Харрис — нормальный парень. А второго — Притца — я ненавидел, потому что он водил дружбу с Уэйдом. Брански не видно — хреново.

Ощущение от возвращения было странным. Прошла всего неделя, но я смотрел на это место словно глазами гостя. Я стал другим человеком, и нет, секс тут ни при чем. А вот Кэм вполне. Если бы у меня появился кто-то вроде него с самого начала, может, мне бы не было так плохо на Третьем.

Я развернулся к двери, но в этот момент из душевой в полотенце на бедрах показался Чезари.

— Эй, Гаррет, — позвал он, несмотря на зубную щетку во рту. — Я слышал, ты обзавелся непыльной работенкой — нянчишься с Камероном Раштоном.

Слова звучали как шутка, а вот тон говорил о другом.

— Ага. Что-то вроде того.

Кроме полотенца, на Чезари ничего не было, влажная кожа блестела в свете ламп. На шее висел серебряный крестик. Мне вдруг стало интересно, действительно ли он верит во все это.

Он уставился на меня, пошевелил губами, но ничего не сказал.

Он хотел знать, но не хотел. Что-то в моем взгляде подсказывало ему, что на самом деле он не хочет этого знать.

«Да, Чезари, все мы скоро сдохнем».

Тот закатил глаза, и тут взвыла сирена.

— Твою мать!

«Учебная тревога. Всему персоналу пройти к эвакуационным пунктам. Учебная тревога».

Харрис с Притцем потащились к выходу. Картер проснулся и накрыл голову подушкой.

Чезари, с трудом натягивая штаны, попрыгал к эвакуационному пункту, махнув рукой в сторону моей койки.

— Тебе письмо, Гаррет. Доставили на прошлом говнолете.

— Спасибо, — кивнул я.

Чезари вышел в коридор с ботинками в руках. Намокшая футболка прилипла к спине.

Письмо лежало на покрывале. Конверт весь помялся и испачкался, но на Защитник-3 ничто не добиралось в первозданном виде. Между Землей и станцией много миль. Наклоняясь за письмом, я уже знал, что в нем. Знал, потому что сюда мне писал только один человек, и почерк на конверте был не его.

Моя рука не дрожала — вообще-то, странно. Может, у меня действительно руки хирурга? Док всегда говорил, что это ему во мне нравится. Мои спокойные прикосновения и то, что я не теряю хладнокровия в решительные моменты.

«Какой смысл паниковать?» — сказал я ему тогда. То же самое я сказал себе сейчас.

Перевернув конверт, я посмотрел на обратный адрес: Дэниз Кларк, ПО г. Копа, β-14.

Я вскрыл конверт и вытащил письмо. Ему было пять недель. Дорогой Брэйди, с прискорбием сообщаю, что твой отец скончался прошлой ночью… Я сложил его и сунул в передний карман куртки.

В силу вступила биология.

Меня захлестнуло волной эпинефрина. Сердечный ритм участился. Кровеносные сосуды сузились. Мышцы напряглись. В ушах зазвенело. Я опустился на койку. Я ничего не слышал, кроме этого звона, словно мозг отключился. Я вспомнил, что это симптомы острой стрессовой реакции из учебника Дока. Смысла паниковать нет, но с психикой не договоришься.