— Так что ты будешь есть, — продолжал Кэм жестким голосом. — И говорить со мной, и ты не станешь закрываться от меня, потому что это не твоя вина. Понятно, рядовой?
Я дернул подбородком.
— Я не слышу. — Кэм усилил хватку.
Именно в этот момент я осознал, что он не собирается отпускать меня.
— Да, сэр, — прохрипел я, а потом разревелся. Это было как выпустить воздух из шарика. Сначала ноги, потом все остальное, не успел я ничего понять, как уже, всхлипывая, сидел на полу, пока Кэм возился с носком на моих запястьях.
Когда он сорвал с моей головы футболку, комната показалась мне ярче обычного, а от слез вокруг ламп появился сияющий ореол, как у звезд. Я тут же обнял Кэма за шею, будто это было самым естественным в мире, и заплакал как ребенок.
— Ты не слабый, Брэйди, — сказал он, и, кажется, я почти поверил. — Ты сильнее, чем думаешь.
— Неважно, — пробормотал я ему в шею. — Не имеет значения.
— Может и нет. — Он нежно погладил мою спину. — Но ты должен это знать.
Я подавился всхлипом.
— Я не хочу, чтобы Люси умерла!
Он баюкал меня:
— Знаю, Брэйди. Знаю.
— Да, — прошептал он. — Я и сам ничего не знаю.
Прошла вечность, или мне показалось, что прошла вечность, но я наконец смог отцепиться от Кэма. Прислонившись к кровати, я потер глаза и настороженно посмотрел на него, а он — на меня.
— Ты обманул меня, ЭлТи, — сказал я наконец. — Я думал, у нас уговор.
Губы Кэма дрогнули, он протянул руку и переплел свои пальцы с моими.
— Верно, Брэйди. У нас еще есть время.
Никакого времени у нас нет.
Я вздохнул:
— А ты был прав. Я не продержался двадцати минут.
Кэм поднес мою ладонь к губам и поцеловал костяшки.
— Да, но не переживай. Я был довольно жестким с тобой.
— Ага. Я почувствовал.
Зеленые глаза блеснули.
— Язва.
Я нахмурился:
— Почему тебе не все равно, ЭлТи?
Он вскинул брови:
— Может, я просто эгоист. Когда тебе плохо, плохо и мне. А может, даже хотя у тебя и не было выбора, кроме как впустить меня в чокнутый мир, который ты зовешь своей головой, мне вроде как там понравилось, и я хочу сделать это место лучше, раз уж в нем застрял.
Я неловко пожал плечами, и мы в один голос подумали:
Либо мы все погибнем, когда придут Безликие, либо нет. И если нет, наша связь разорвется. Кэм на станции не задержится. Его пошлют обратно на Восьмой, а может, домой, и я останусь один. Но не настолько один, как Люси.
Я на мгновение закрыл глаза. Я мог бы разозлиться, мог бы снова сорваться или попытаться забыть о ее существовании. Но ничто из этого не помогало. Не помогало и не поможет. Со временем она просто превратится в еще один пункт из моего списка сожалений, станет еще одним выворачивающим душу наизнанку воспоминанием, которому я не могу посмотреть в лицо. Еще одной ошибкой.
— Знаешь, что случается с детьми в Копе, если они остаются одни? — спросил я, открыв глаза.
Лицо Кэма было серьезным.
— Нет.
— Они умирают. Ни школы, ни врачей, ни единого шанса. И будет лучше, если она умрет. Понимаешь? Потому что всегда может быть хуже.
Кэм кивнул.
— И это несправедливо, — сказал я. — Черт, я твержу это всю свою гребаную жизнь, но это ничего не меняет. Я почти надеюсь, что Кай-Рен уничтожит всю планету.
— Ты злишься. — Кэм протянул руку и прижал ладонь к моей щеке. — И теперь я тебя понимаю, Брэйди. Правда. Но я говорил серьезно. Это не твоя вина.
И мы снова пришли к тому, с чего начинали.
Я вздохнул.
— Легче от этого не становится.
Кэм наклонился и коснулся моих губ своими.
— Это я тоже знаю.
Я мог бы попросить помощи у него, но это было бы бесполезно. Никто никогда не думал, что Кэм вернется от Безликих. А что делают в армии, когда ты умираешь? Перестают тебе платить. Кэм вряд ли был в состоянии помочь.
Я вспомнил, как носил Люси в слинге. Как чувствовал ее сердце рядом со своим и как укладывал в кроватку каждую ночь, откидывая пряди волос со лба. Мое сердце все еще переполнялось при мысли о ней. Переполнялось и разрывалось каждый гребаный раз.
— Ты это чувствуешь? — спросил я.
Он кивнул:
— Больно.
Вот такая она, любовь.
Через несколько дней наша связь прервется. Кэм ничем мне не обязан. Это я должен был присматривать за ним, и что из этого вышло? Он не просил билет в переднем ряду на второсортную пьесу «Драма моей жизни». И он точно не просился в ней поучаствовать. Это было несправедливо по отношению к нему.
Я выдавил улыбку:
— Прости.
Кэм наклонился вперед, пока наши лбы не соприкоснулись.
Я закрыл глаза и прерывисто выдохнул.
Его близость работала там, где слова были абсолютно бесполезны.
И когда это исчезнет, то будет больно.
Глава семнадцать
Моя первая прогулка по залу ультрафиолета за несколько недель.