Забавно. Когда я впервые увидел капсулу, черную, похожу на насекомое, то испугался до смерти. А сейчас мне не терпелось добежать до нее, встать на цыпочки и вглядеться сквозь молочную жидкость в лежащее там тело. Не терпелось прижать ладони к скользкому пузырю и посмотреть, как он растает.
— Кэм!
Когда я впервые увидел его, у него в ресницах застрял пузырек воздуха. Такой же пузырек был там и сейчас — блестел, как слезинка.
Я положил ладони на пузырь. Кэм поднял свои. Глаза его были закрыты, он все еще находился в каком-то странном месте, выбранном для него капсулой — может, в кружившейся водоворотом вселенной, а может, в воспоминании или на том поросшем жухлыми кустиками поле в Копе, что показал ему я — но от соприкосновения по пальцам пробежал знакомый электроток. Его губы сложились в улыбку раньше, чем оболочка капсулы растворилась, раньше, чем вся жидкость стекла, даже раньше, чем он открыл глаза.
А когда открыл, в отсеке словно рассвело.
— Привет, Брэйди, — просипел он, дрожа потому, что сидел мокрый в прохладной комнате.
Мой резкий лай от удивления вряд ли походил на смешок. Я не знал, что это было. Потянувшись в капсулу, я взял Кэма за руку. Наши скользкие пальцы переплелись.
Никакого ответа. Ну и славно. У меня появился шанс перевести вопрос из мысленной речи во что-нибудь звучащее не столь жалко.
— Какого хрена произошло?
Кэм крепче стиснул пальцы и распахнул глаза.
— Он меня послушал.
А потом, не обращая внимания на то, что он был голый, липкий от слизи и в целой толпе офицеров, Кэм начал смеяться. Секундой позже я тоже захохотал. Мне было плевать, даже если все офицеры в медотсеке сочтут нас обоих психами.
Глава двадцать два
Заводы и плавильни Копы выплевывали черный дым в ярко-синее небо.
Я поднимался по холму, и спину жарило солнце. Я тысячу раз ходил тут, но сейчас все казалось иным. Словно я чужак здесь. Ноги помнили дорогу, но глаза будто видели все это впервые.
Сапоги облепила красная пыль. Было гораздо жарче, чем мне запомнилось. От пота футболка липла к спине.
А потом мы оказались у моего дома. Стены из фиброволокна, просевшая крыша и крохотный садик, где много лет не росло ничего, кроме сорняков. Потрескавшаяся цементная дорожка была засыпана мусором, и мне вдруг стало стыдно. Какая дыра.
— Это твой дом? — спросил Кэм, положив руку мне на плечо.
Я поборол желание стряхнуть ее. Мне не нужно его…
Все казалось гораздо проще, когда Кэм был у меня в голове: слушал, понимал и никогда не осуждал.
А еще мне определенно нужно поработать над терминологией, как я и собирался.
— Ага. — Я сел на корточки прямо в пыли, частично — чтобы рассмотреть дом, а частично — чтобы между мной и Кэмом оказалось расстояние побольше. Когда я был здесь в последний раз, у меня была девушка. А это уже показатель.
Черт. Понятия не имею чего.
Хотя тогда у меня еще и отец был.
В фиброволокне наверняка дыры, а в кровле больше ржавчины, чем металла, но это все еще дом. Отец упорно работал, чтобы у нас была крыша над головой. У многих не было и этого.
От стены дома тянулась бельевая веревка, завешанная чужой одеждой. В Копе дома недолго простаивали пустыми.
Я выпрямился.
— Дом Дэниз с другой стороны холма.
Кэм кивнул.
Может, он и был самым известным человеком на планете, но с длинными растрепанными волосами и в гражданской одежде никто ни разу не признал в нем парня с агитплакатов или из телевизора. На меня глазели куда больше. Меня тут знали.
Вдалеке закричали попугаи, и меня вдруг охватила паника. Именно так выглядела Копа, созданная капсулой Безликих. Такая живая, такая настоящая. Что если я все еще в гребаной капсуле? Что если Кай-Рен никогда меня не отпускал?
Может, Кэма больше и нет в моей голове, но вряд ли мои мысли так уж сложно прочитать. Он заметил выражение моего лица и улыбнулся.
— Дежа вю, да?
— Не надо тыкать всем в нос своим образованием, ЭлТи, — хмыкнул я. — Рискуешь, что кто-нибудь проломит тебе башку.
— Не называй меня ЭлТи, — отозвался Кэм. — Мы в отпуске.
Ага, в отпуске, потому что иначе формулировка звучала бы как «в самовольной отлучке». Когда меня в первый раз выпустили из временного штаба после «возвращения на родину», все пришли к выводу, что я страдаю ПТСР. Во второй, третий и четвертый меня определили в военную тюрьму. Тюрьма во временном штабе оказалось в тысячу раз лучше изолятора на Третьем, так что проблемы мои были куда меньше, чем я ожидал. Иметь в кармане справку о психической невменяемости оказалось очень полезно.
А еще, когда ты один из двух человек во вселенной, которые видели Безликих во плоти и выжили, это наделяет немалой свободой. Никаких официальных обвинений мне так и не предъявили, и никто так и не приказал Кэму подстричься.