Тёмное солнце

— Мы рады, что вы успели освоиться здесь в столь короткий срок, — сказала она и, взглянув мельком на открытую книгу и явно узнав её, добавила: — Весьма достойный выбор, хоть мы и не рассчитывали, что вы окажетесь столь заинтересованы в этой области искусств. Каково же ваше общее впечатление?

— Весьма занимательно, — ответил Томас, стараясь быть вежливым.

Впрочем, посмотрев на Оресию, он внезапно понял, что этот вопрос вовсе не был частью полагающейся по этикету светской болтовни, многословной и ничего не значащей по сути.

— И что же привлекло ваше внимание? — спросила Императрица. — Нам в самом деле интересно.

Что же, искренний интерес был достоин искреннего ответа.

— Здесь собрано множество историй, и каждая повествует о своём, каждый герой ищет собственную цель. Путешествует, находит приключения, рискует жизнью, совершает чудеса. Но прочитав десяток жизнеописаний нетрудно понять истинное желание каждого колдуна и каждой ведьмы. Мне видится весьма забавным то искусство, с которым эта цель декорируется приключениями и подвигами.

Оресия опустилась в кресло напротив.

— Мы заинтересованы тем, что вы увидели здесь в качестве нашего главного желания.

— Неукротимая жажда власти.

Лицо её не изменилось.

— Достойный вывод, — ответила Оресия. — Хотя тон внушает нам, что вам видится это, как минимум, недостойным, а скорее всего — даже отвратительным.

— Скорее, эгоистичным и расточительным, если позволите.

Оресия улыбнулась шире.

— Отчего же нет? Позволим. Ваша прямолинейность — услада для нашего слуха.

— Вы можете изменять мир, — продолжал Томас, не слишком представляя, воспринимать ли её ответ как колкость, или за ним кроется что-то другое. — Вам под силу останавливать эпидемии, усмирять шторма, превращать пустыни в цветущие сады. Но предпочитаете всего лишь запугивать людей, держать их волю и жизнь в руках и наслаждаться этим.

Некоторое время Оресия молчала, рассеянно скользя взглядом по узору витражного окна. И Томасу показалось, что с ней происходит странная перемена. Он мог бы убедить себя, что это уж точно не может быть правдой. Но лицо императрицы-ведьмы стало на некоторое время печальным.

— Мир можно изменить, хоть время меняет его и без нас. Неизменным остаётся человеческое естество. Мы могли бы долго рассуждать о нём, вслед за мыслителями и философами, что веками ведут о нём свои дискуссии, но слова эти — пустой звук. Мы могли бы убеждать, приводить доводы, но вы нас не поймёте. Суть человека многогранна, можно вглядываться в неё всю жизнь и не рассмотреть целой картины. Есть вопросы, ответ на которые ценен лишь в том случае, если найден самостоятельно. Поэтому нам нет смысла отвечать вам, ведя разговор о магии и власти. Мы сумеем поговорить об этом лишь позже, гораздо позже.

— И когда же? — спросил Томас, не сдержав усмешку.

Оресия тоже усмехнулась. А потом посмотрела ему в глаза и сказала:

— Когда человеческая суть выплеснется на вас, как помои из окна тёплым солнечным днём, и вы окунётесь в неё с ног до головы в своём лучшем наряде.

Часть 11

Ещё в первый день Томас, к собственному крайнему неудовольствию, обнаружил, что совсем отвык подолгу держаться в седле. Повод был достаточно серьёзный — накануне его хорошенько избили, даже дважды. Рёбра под тугой повязкой не давали забыть о себе ни на мгновение. Но в прежние годы неудобства, причиняемые собственным телом, сносились куда проще. Вывод напрашивался неутешительный. Не то, чтобы он стал совсем немощным и болезным, но и такие времена однажды наступят. Возможно, осталось не так уж и много лет.

В первый день ведьма тоже выглядела плохо. Была на редкость равнодушна, даже не стала спрашивать, откуда он взял тех двух лошадей, что перед самым рассветом привёл к лавке. Возможно, догадалась, что ответ ей не понравится. Она молча переоделась в мужское, спрятала длинные волосы. А Томас всё это время думал, что из города им не выбраться. Схватит первый же отряд стражи, а что будет потом… Воображение щедро нарисовало всё, что с ним сделают за пособничество ведьме. И то, что с него сняли ошейник, как ни унизительно, лишь усугубило ситуацию — свободный, значит, обязан отвечать за свои проступки по всей строгости. «Нет, не надо, пожалуйста, я этого больше не вынесу!» — заскулил где-то внутри невидимый подленький голосок. Он призывал забиться в самый дальний угол, может, даже в тот самый подвал, где он оставил убитого владельца лавки, только подальше, поглубже, и сидеть там, молясь о том, чтобы опасность миновала. Всё его естество противилось тому, чтобы выйти на улицу, угрозе навстречу.

Тогда Томас и загадал — если его прозрение относительно своей дальнейшей судьбы правильно, то случай отведёт от него беду, поможет сохранить свободу и жизнь. Сделал глубокий вдох. Руки всё ещё мелко подрагивали, но в душе уже разливалось странное спокойствие.