Темное торжество

Он лежит совсем неподвижно, как из мрамора высеченный. Его лицо, от природы румяное, выбелено слабостью и скудным освещением палаты. Резкие тени, отбрасываемые мерцающим огоньком масляной лампы, делают его еще безобразнее. Единственное, что в нем красивого, — это ресницы, густые, длинные и колючие.

Я с благоговением смотрю на этого человека, что вырвал меня из страшного сна наяву, решившись не отдавать на расправу мстительному д'Альбрэ. Сколько чудовищных оскорблений я в ту ночь наговорила ему, надеясь воспламенить его дух, — и он все равно меня не оставил. Вот бы знать, что он видит, когда глядит на меня? Злобную ведьму? Склочную стерву? Знатную избалованную девицу, надумавшую в отчизнолюбие поиграть?

Я оглядываюсь на ночную сиделку. Она привернула фитилек лампы и улеглась отдохнуть, пока ее подопечным не нужна помощь. Пользуясь тем, что никто не видит меня, я сажусь на пол и прислоняюсь спиной к боковине кровати. До чего же здесь тихо! Я отчетливо слышу, как воздух входит в легкие Чудища и выходит наружу, как бежит кровь по сосудам, как уверенно, сильно бьется сердце.

Ужас, которого я натерпелась за время бегства от д'Альбрэ, мало-помалу покидает меня.

Чудище слегка шевелится во сне, его здоровая рука свешивается с кровати.

Я смотрю на эту руку, на крепкие пальцы, иссеченные множеством шрамов. Потом понемногу пододвигаюсь к ней, раздумывая, каково это — ощутить такую руку у себя на плече.

— Так я и знал, что ты скоро соскучишься.

Только монастырская выучка удерживает меня от того, чтобы не взвиться на ноги. Я фыркаю — иначе не скрыть резкого вздоха удивления.

— И вовсе я не соскучилась. Просто не хотелось бы, чтобы все мои усилия пропали зазря.

— Меня опоили, — жалуется он.

— Потому что тебя, остолопа такого, иначе никак не заставишь полежать смирно, пока заживут раны.

— Ты-то меня не опаивала, — напоминает он.

— Потому что мне нужно было перевезти твою больную тушу с одного конца страны на другой. Ну а по прибытии, уж поверь, я бы тебе такого же зелья дала.

— Мм, — отзывается он, и некоторое время мы оба молчим. Потом он спрашивает: — А как там герцогиня?

— Она наверняка самолично явится тебя навестить. И Дюваль, и, думается мне, весь малый совет.

Чудище неловко шевелится и теребит одеяло:

— Не хотелось бы принимать их… в таком виде. Валяюсь весь замотанный, точно младенец в пеленках.

— Для них ты герой. Им захочется поблагодарить тебя за те жертвы, что ты принес во имя нашей страны.

Он опять хмыкает, довольно грубо.

Я спрашиваю:

— А ты точно не бык переодетый?

— Удивляюсь, — бурчит он, — почему, пока я спал, тебя не отправили выручать еще какого-нибудь дурня-рыцаря.

— Еще отправят, дай срок.

— Этак скоро узники начнут по камерам запираться, только бы ты их не спасала.

— Ну и пусть себе мрут в подземельях, — говорю я. — Опять на такое я нипочем не пойду!

Он вдруг спрашивает:

— Где Янник?

— Разбил лагерь непосредственно за стенами обители. Сюда ведь мужчины не допускаются — только больные.

Я жду новых вопросов, но слышу лишь, как у него слегка рокочет в груди. Он уснул. Я позволяю себе чуть улыбнуться в потемках. Состояние здоровья у него неплохое, раз он препирается со мной. Жить будет, точно. Я поудобней устраиваюсь на полу, напоминая себе, что пришла всего на минутку.

Некоторое время спустя я пробуждаюсь. Лампа монахини мерцает и плюется: в ней почти кончилось масло. Осматриваюсь: утро еще не наступило. У меня на плече покоится тяжелая рука Чудища. Не желая тревожить его, я тихо-тихо слезаю с кровати.

Не нужно ему знать, где и каким образом я провела эту ночь.

Покинув монастырь, гляжу в сторону городских ворот. Я ведь могу улизнуть прямо сейчас. Просто пойду вот по этой улице, и она выведет к воротам. Пересеку мост и навсегда исчезну из Ренна. И все. Больше никакой аббатисы. И никакого д'Альбрэ.

Но горькая правда состоит в том, что идти-то мне некуда. Нет дома, чтобы вернуться туда, нет родни, которая бы приютила. Только обитель, но и она, без сомнения, для меня будет закрыта.

Можно устроиться служанкой в придорожной таверне, но и это не так-то просто. В неспокойные времена вроде теперешних люди не склонны доверять незнакомцам.

А может, отыскать Эрвана и связать мою судьбу с угольщиками? Вернуться к доброй Бетт, выйти замуж за кого-нибудь из ее милых мальчишек? Я бы любым из них вертела как только захочу.

Одна беда — все они поклялись биться вместе с Чудищем в сражениях грядущей войны.

Чем больше я осознаю незавидность своего положения, тем сильнее разбирает меня смех. Помилуйте, я красива, образованна и умна, у меня не перечесть всяких умений, в том числе смертоносных… только проку от них — как от ведерка помоев.