Темное воссоединение

Мередит резко отпрянула от окна, согнулась вдвое, когда почувствовала, что ее сейчас стошнит. Сжав кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, Бонни наклонилась вперед, и заглянула в комнату.

Первое, что она почувствовала, это запах. Запах мяса и меди. Она почти ощущала его во рту; такой привкус бывает, когда случайно прикусишь язык. Ревущая толпа на улице, и собственная барабанная дробь в ушах не давали Бонни разобрать доносившуюся из стерео музыки. Глаза, уже приспособившиеся к темноте, почему-то видели только красный цвет. Только красный. Потому что, вся комната была окрашена красным. Куда-то исчезла голубая пудра. Все здесь красное: красные обои, красное одеяло, красные пятна по всему полу. Как будто, какой-то озорник достал ведро красной краски, и сошел сума.

Проигрыватель щелкнул, и песня заиграла сначала. В шоке, Бонни узнала песню, как только та началась.

Это была «Спокойной ночи, сладенькая».

- Чудовище, - выдохнула Бонни. Ее желудок скрутила сильная боль, и она схватилась за оконную раму, сжимая ее все сильней и сильней. - Чудовище. Я ненавижу тебя! Ненавижу!

Услышав Бонни, Мередит выпрямилась и повернулась к ней. Все еще дрожа, она откинула назад волосы, сделала несколько глубоких вздохов, и попыталась выглядеть так, как будто ей стало легче. – Ты порезала свои руки, - сказала она. – Дай мне взглянуть.

Бонни даже не почувствовала, как схватилась за разбитое стекло. Она позволила Мередит взять свою ладонь, но так и не дала ее обследовать, крепко пожимая холодную руку подруги. Мередит выглядела жутко, со своими черными, стеклянными глазами и бледно-голубыми дрожащими губами. Пытаясь перевязать рану, она старалась держаться как можно ближе к ней.

- Давай, - сказала Бонни, внимательно приглядываясь к подруге. – Поплачь Мередит. Если хочешь, можешь пореветь. Главное, постараться выплеснуть это наружу. Сейчас, тебе не нужно сохранять спокойствие, и держать все в себе. Сегодня у тебя есть полное право выплакаться.

Некоторое время, Мередит стояла в нерешительности, затем потрясла головой, с жалкой попыткой улыбнуться. – Не могу. Я, просто, не из тех, кто плачет. Давай-ка лучше свою руку.

Бонни могла поспорить, но из-за угла, как раз появился Мэтт. Он грозно посмотрел на них.

- Что вы здесь делаете... – начал было он, как вдруг увидел окно.

- Она умерла, - тихо сказала Мередит.

- Знаю. – У Мэтта был вид, как плохой фотографии, которую передержали при съемке. - Мне сказали. Сейчас, они выносят... – Замолчал он.

- Мы не спасли ее. Даже после того, как пообещали… - Мередит тоже замолчала. Больше нечего было сказать.

- Но теперь нам поверит полиция, - посмотрев сначала на Мэтта, а затем на Мередит, сказала Бонни, пытаясь найти хоть что-то положительное. – Они должны.

- Нет, - ответил Мэтт, - Не поверят, Бонни. Они говорят, что это самоубийство.

- Самоубийство? Они, что, не видели комнату? И они называют это самоубийством? – Бонни заплакала, ее голос становился все громче.

- Они говорят, что она была неуравновешенной. Говорят, что в руках, она держала ножницы...

- Господи, - отворачиваясь, сказала Мередит.

- Они думают, что может, она не могла пережить того, что убила Сью.

- Кто-то проник в дом, - горячо возражала Бонни, - Они должны признать это!

- Нет, - Мередит говорила так мягко, как будто очень устала. – Взгляни сюда. Все осколки остались снаружи. Значит, окно выбили изнутри.

«Вот, что еще не в порядке со всем этим», размышляла Бонни.

- Он мог сделать это, когда уходил, - сказал Мэтт. Не говоря ни слова, они с отчаянием посмотрели друг на друга.

- Где Стефан? - спокойно спросила Мередит у Мэтта. – На улице, на глазах у всех?

- Нет, как только мы узнали, что она мертва, он ушел вон в ту сторону. Я собирался поискать его. Он должно быть где-то здесь...

- Шшш, - прошептала Бонни. Крики, где стояла толпа, уже смолкли. Женщины перестали плакать. В относительной тишине, они услышали слабый голос, доносившейся со стороны черных ореховых деревьев, растущих на заднем дворе.

- ... в то время, когда ты должен был следить за ней!

Тон, говорящего, заставил Бонни покрыться гусиной кожей. - Это он! – сказал Мэтт. – С Дамоном. Идем!

Дойдя до деревьев, Бонни отчетливей слышала голос Стефана. При лунном свете, братья стояли, лицом к лицу.

- Я доверял тебе Дамон. Доверял! – Говорил Стефан. Еще никогда, Бонни не видела его таким злым, даже тогда, с Тайлером на кладбище. Хотя это было больше, чем злоба.

- И ты ничего не сделал, - продолжал Стефан, даже не взглянув на Бонни и остальных прибывших; даже не дав Дамону шанса, ответить. - Почему ты ничего не сделал? Если струсил сразиться с ним, то по крайней мере, мог бы позвать меня. А ты просто стоял!

Сейчас, лицо Дамона казалось холодным и твердым, его черные глаза сверкали; и ничего не осталось от его обычно ленивой и небрежной позы. Он выглядел непреклонным, и твердым, как стекло. Только он открыл рот, как Стефан его прервал.

- Это моя ошибка. Мне следовало подумать лучше. Следовало. Они все знали, предупреждали, но я не послушал их.