Темное вожделение (ЛП)

Это успокаивало Шиа. Это ее мир. У нее хватало терпения заниматься обширными ранениями. У нее были знания и опыт. Более того, у нее был талант. Она не теряла пациентов, если был хотя бы малейший шанс на успех.

Раны были ужасными. Шиа была потрясена жизнеспособностью Рейвен. Даже смещение центра раны не могло спасти ей жизнь, было слишком много смертельных ран. И ребенок… как ребенок может выжить?

Грегори осторожно приблизился к крошечному существу. Степень нанесенного ранения была ужасной. Ребенок исчезал вместе с лившейся из тела матери кровью. Целитель чувствовал его готовность ускользнуть прочь от боли и нападения. Ему оставалось только надеяться, что Шиа сможет быстро остановить кровотечение, поскольку самому ему надо было полностью сосредоточиться на ребенке. Девочка была такой крошечной, почти несуществующей, и все же он чувствовал ее боль и замешательство. Она узнала, что такое страх и боль еще до рождения, и теперь сохранит это знание, что жизнь небезопасна даже здесь, внутри матери.

Грегори мягко приговаривал, успокаивая ее. Он купал ее в своем свете уже однажды, и девочка признала его теперь снова, перемещаясь к нему, ища успокоения. Очень осторожно он обследовал рану артерии, снабжавшей ее питанием. Дал ей свою кровь, скрепляя судьбу, связывая с ним. В плаценте были раны, которые он тщательно закрыл. Она испугалась его света вблизи, и он послал волны тепла и заверения.

На ее правом бедре была рана. Это приносило вред, и кровь просачивалась в жидкость, окружающую ее. Самым легчайшим контактом Грегори закрыл рану, его прикосновение задержалось, успокаивая. Его произношение, низкий тон голоса, отзывались эхом в ее уме и сердце, вторгаясь в душу. Целитель разговаривал с ней, пока работал, чистота его тона обманывала ее, успокаивала, уговаривала оставаться с Рейвен вместо того, чтобы раствориться в исчезающей крови.

Грегори чувствовал в ней силу, уверенность. Без сомнения она была дочерью Рейвен и Михаила. Если бы девочка захотела уйти, то сделала бы это, но если захочет остаться, то будет драться за каждое дыхание, поступающее в ее тело. Грегори хотел удостовериться, что она будет бороться. Он нашептывал ей самым своим соблазнительным голосом, обещая захватывающее будущее, соблазняя тайнами и красотой вселенной, ожидающими ее. Обещал, что она никогда не будет одна, он, Грегори, будет там, чтобы направлять ее, защищать, видеть ее счастье.

Прежде чем смог закончить свою работу, он вдруг почувствовал, как Шиа задрожала, ощутил боль от ее ран. Успокаивая ребенка, которого возвратил к жизни, Грегори выбрался из тела Рейвен, захватив с собой Шиа. Она дрожала, стоя на коленях, такая бледная и истощенная, почти серая. Хотя раны на ее плече и руке не были тяжелыми, но Шиа потеряла больше крови, чем представляла.

Жак поддержал ее, прижимая к груди, его руки не давали ей упасть. Она даже не замечала, что повисла на нем.

— Я еще не закончила. Почему ты забрал меня, Грегори? — раздраженно спросила она.

У нее была только одна мысль — вернуться к своему пациенту.

— Ты должна питаться или будешь не в состоянии продолжить, — мягко посоветовал он. — И Рейвен нуждается в крови. — Целитель перевел серебряные глаза на Жака и кивнул.

Жак без колебаний соединил свое сознание с Шиа, приказывая ей питаться. Она так устала и выдохлась, что смогла только поднять свое лицо к изгибу его шеи. Мгновенно его тело напряглось от ее дыхания, такого теплого, около его кожи. Жак привлек ее ближе, ощущая прикосновение зубов, небольшой прикус на шее. Жак почти простонал вслух, проклиная всю глубину сексуальности карпатцев, которая заставляла его твердеть, вызывая болезненную потребность, когда вокруг были только кровь и смерть.

Шиа, мягко вздыхая, пробормотала около его пульса что-то, что вторглось в его тело и заставило жаждать более близкого контакта с ней. Он сдержал свой стон острого желания, когда ее зубы вонзились в его шею. Горячий огонь танцевал по его крови, бешено несясь по мускулам и нервам. Его руки нашли ее талию и спину, укачивая голову, словно в колыбели. Его тело жаждало насытить себя ею. Никогда у него не было такого жара, такой жгучей огромной потребности.

Зубы Грегори разорвали собственное запястье. Его разум слился с Михаилом, и они вызвали неохотное согласие у Рейвен. Она являлась все еще неоперившимся птенчиком, прожившим всего четверть века, но уже была сильна. Ее воля затронула обоих мужчин, объединившихся, чтобы заставить ее питаться от кого-то, кроме Михаила. Рейвен на мгновение воспротивилась.

«Ради нашего ребенка, родная», — прошептал мягко Михаил, с любовью заставляя ее. — «Ты должна сделать это ради нашего ребенка».

Грегори добавил свое собственное принуждение.

«Я никогда не просил тебя ни о чем, Рейвен, во имя нашей дружбы. Теперь прошу».

Рейвен переборола свое отвращение и позволила Михаилу и Грегори поместить ее в транс, чтобы принять живительную жидкость, в которой она и ее дочь отчаянно нуждались.